Марионетка - Полина Дашкова

Было совсем темно, когда переезжали границу. Горел прожектор, пассажиры высыпали из автобуса подышать. Первые крупные капли дождя застучали по шоссе, по крыше «Икаруса».

– Я быстро по-маленькому сбегаю, – прошептал Арсюша и тут же скользнул в темноту.

Автобус стоял на российской территории. Паспорта у пассажиров уже проверили. Это была последняя остановка перед оставшимся куском пути.

Редкие капли в один миг переросли в сплошную стену ливня, в горах громко и гулко ударил гром. Пассажиры бросились к автобусу. Сквозь шум дождя Глеб услышал слабый вскрик и увидел в свете прожектора худенькую маленькую фигурку сына. Мальчик шел из темноты, всхлипывая и как-то странно оттопыривая правую руку. Глеб бросился к нему.

– Я упал, – захлебываясь слезами, сообщил Арсюша, – я упал прямо на руку. Очень больно.

«Перелом! – мелькнуло в голове полковника. – А до города еще полтора часа пути. Полтора часа Арсюше придется терпеть эту дикую боль! »

Он осторожно взял сына на руки. Вокруг стали собираться люди.

– Я не могу опустить локоть, – плакал мальчик, – я не могу больше терпеть. Очень больно.

Константинов понес ребенка к будке пограничного контроля. Там ярко горел свет. «Нужно хотя бы посмотреть, что с рукой, – решил он, – там наверняка есть аптечка первой помощи. Надо зафиксировать руку и дать обезболивающее. А потом уже ехать в город, в травмпункт».

В маленьком помещении было сильно накурено. При ярком свете стало видно, как страшно бледен Арсюша и как неестественно вывернута его рука. Пограничники тут же сориентировались в ситуации, загнали остальных пассажиров в автобус. Круглолицый старлей с пшеничными бровями и усами кинулся помогать Глебу, присевшему на стул с ребенком на руках.

Мальчик почти потерял сознание. Как и боялся полковник, у него начался болевой шок. Старлей поднес нашатырь, кто-то уже держал наготове стакан воды и сдирал целлофановую обертку с картонной пачки баралгина.

Если бы это был не его сын, а чужой ребенок, полковник мог бы сейчас спокойно осмотреть руку, отвлечь мальчика разговором, определить, перелом это или вывих, наложить фиксирующую повязку, как учили его много лет назад на занятиях по оказанию первой помощи. Но сохранить хладнокровие, когда дело касалось собственного сына, он не мог и растерялся. С его ребенком такое случилось впервые. Ни у старшего сына, ни у Арсюши дальше разбитых коленок и порезанных пальцев пока не заходило.

И тут пограничники расступились. Перед Константиновым стоял высокий седой человек в черных джинсах и мокрой от дождя белой рубашке. Он ловко снял с ребенка майку, осмотрел плечо, притронулся к лучевой артерии, слегка отогнул кисть.

– Вывих, – тихо сообщил он, – перелома нет.

Присев на корточки перед мальчиком и глядя ему в глаза, он произнес:

– Сейчас я сделаю тебе укол. Будет немного больно. Но ты потерпишь. Придется потерпеть всего несколько секунд, зато потом сразу все пройдет. Хорошо?

– Хорошо, – еле слышно отозвался Арсюша, – я потерплю.

Константинов сразу узнал этого человека. Перед ним был Вадим Николаевич Ревенко, лучший хирург области, с которым необходимо вступить в контакт в ближайшее время, не засветив ни его, ни себя. Последняя реальная возможность добраться до Ахмеджанова.

В руках Ревенко появился одноразовый шприц с длинной иглой, надломленная ампула новокаина.

– Пожалуйста, держите ребенка, – тихо сказал он Глебу, – вот так, чтобы не дернулся. Как тебя зовут? – обратился он к мальчику, протирая спиртом кожу вокруг плеча.

– Арсений…

– Хорошо, Арсюша. Ты молодец, ты просто герой. Сколько тебе лет?

Длинная игла вошла глубоко, до самой кости.

– Десять…

– Ну вот и все. – Быстрым движением Ревенко вытащил иглу, приложил к уколотому месту вату со спиртом. – Сейчас ты вообще ничего не почувствуешь. Ты ездил смотреть обезьянник?

Арсюша кивнул.

– Ну и как? Ты там был в первый раз?

– В первый. В Москве обезьяны лучше живут. – Арсюшины щеки чуть порозовели.

– Ты из Москвы?

– Да. Я здесь отдыхаю с мамой и Глебом. Мама на экскурсию не поехала, ее укачивает в автобусе. Ох, если бы она видела – нервничала бы ужасно. Знаете, уже совсем не болит. Так было, когда мне зуб рвали. А вы мне руку вырывать не будете? – Арсюша слабо улыбнулся.

– Обязательно, – засмеялся доктор, – непременно надо вырвать, только у меня нет с собой специальных клещей. Для зубов нужны маленькие, а для рук и ног – здоровенные. Их таскать неудобно, тяжело.

Он взглянул на часы, потом пощупал плечо мальчика:

– Что-нибудь чувствуешь?

– Нет. Совсем перестало болеть. Рука будто чужая.

– Крепко держите плечи. Фиксируйте, – быстро шепнул доктор Константинову на ухо.

Моментальным движением он развернул вывихнутую руку, потом как-то мягко потянул, повернул локоть вперед, легко дернул. Глеб услышал слабый щелчок.

– Ну, попробуй пошевели рукой.

Арсюша осторожно подвигал сначала кистью, потом локтем.

– Отлично. Молодец. Сейчас тебя забинтуем, как раненого бойца, а завтра утром надо непременно сходить в травмпункт.

– Скажите, – обратился полковник к доктору, – когда анестезия пройдет, ему будет больно?

– Немного, – кивнул Ревенко, – на ночь дадите таблетку анальгина. Этого достаточно. Вы отдыхаете дикарями или в каком-нибудь пансионате?

– В «Солнечном береге».

– Тогда вам не надо в травмпункт. Зайдите к тамошнему терапевту, к Зинаиде Сергеевне. Она опытный врач. Думаю, повязку можно будет снять дня через два.

– Спасибо вам, доктор, – тихо сказал Константинов.

– На здоровье, – улыбнулся Ревенко, закрепляя бинт, – майку накиньте сверху и еще что-нибудь, чтобы повязка не промокла. Там дождь как из ведра. Ты, Арсюша, руку береги. Она тебе еще пригодится.

Он быстро вышел в темноту, под дождь.

Садясь в дожидавшийся их автобус, полковник увидел, как исчезают за поворотом огоньки фар. Машина доктора ехала уже по чужой территории, в горы. «Икарус» с Арсюшей и Константиновым двинулся в другую сторону, к городу.

* * *

Вечером пошел сильный дождь. Гремел гром. В темноте над горами вспыхивала молния. Иван подумал, что доктор сегодня не приедет. В такой ливень нельзя ездить по горам. Но доктор приехал, Иван заметил, как он пробежал под дождем от своей машины к госпиталю.