Игра во мнения (сборник) - Полина Дашкова

В метели кружились два силуэта. Девочка и собака. Развевались длинные пепельные волосы и длинные белые уши. Летали, не проваливаясь в глубокий снег, пара ног и две пары лап. На девочке была короткая белая шубка. У собаки на шее блестело ожерелье из серебряной мишуры. Девочка танцевала вальс, собака бегала рядом, на поводке, довольно точно попадая в три классических такта. Откуда взялась музыка, неизвестно. На самом деле, было тихо. Далеко, в соседнем дворе иногда хлопали хлопушки, и кто-то заливался пьяным смехом.

Юноша Кирилл ошалел от красоты и счастья. Именно такую девочку он себе намечтал когда-то. Вот такую, легкую, как эльф, светловолосую, танцующую свой одинокий новогодний вальс в пустом заснеженном дворе. Оставалось подбежать, подхватить и закружиться вместе. Он отлично умел вальсировать. И, наверное, она бы даже не удивилась. Но он застыл, едва удерживая на поводке Дика, дрожащего от бешеного напряжения.

Пес почти потерял рассудок. У него, бедняги, бурлило в животе, он мучился поносом, но одновременно кипела кровь. У белоснежной красавицы суки была течка.

– Эй, не подходите! – крикнула девочка.

Пес даже не лаял, он глухо рычал и трясся, сгорая от страсти. Снег, по которому только что пробежало его тонконогое недоступное счастье, задымился под раскаленным носом.

– Не бойтесь, мы сейчас уйдем! – крикнул Кирилл и потянул своего пса прочь, к соседнему двору. – Только скажите, какая это порода?

– Салюки!

Он никогда не слышал о такой породе и никогда не видел таких собак. Тонкая, белая, гладкошерстная, но с длинными, мягкими, как женские волосы, ушами и большим пушистым хвостом, с гибким хребтом русской борзой, со стройными высокими ногами. Да, он старался разглядеть собаку и боялся посмотреть на девочку. Между тем обе они летели прямо на него и на Дика, которого он едва удерживал.

Он не смотрел на девочку, но все-таки разглядел лицо в фонарном свете. Глаза цвета ясного зимнего неба, подернутого первыми сумерками. Конечно, это была она. Самая главная девочка в его жизни. Снег искрился в длинных пепельных волосах, словно на голове у нее была фата невесты. Его невесты. Чьей же еще? Но он не решился познакомиться. Он утащил дрожащего Дика в соседний двор, она исчезла с вместе с течной салюки в метельной рябой тьме. Сердце его колотилось, во рту пересохло, а у пса долго еще стояла дыбом шерсть на холке.

Юноша Кирилл Петров удрал от своей мечты по той же причине, по которой встречал Новый год не в компании сверстников, а с бабушкой и ее подругами. Накануне праздника курсант сломал два передних зуба, сорвался с брусьев на тренировке по спортивной гимнастике, ударился ртом о железную перекладину и дико стеснялся своей щербатой улыбки. А вставить зубы, сделать красивые белые коронки, можно было только после праздничных выходных. Это было глупо, особенно для настоящего мужчины, офицера. Но юноша Кирилл ничего с собой поделать не мог. Стеснялся. Комплексовал и злился на себя так, что даже вспотел на холоде.

– Салюки? – равнодушно спросила бабушка. – Эта собака живет в соседнем подъезде. Псина умница, красавица, а хозяева противные. Торгаши, спекулянты.

– А девочка? – Кирюша затаил дыхание.

– Что – девочка? – бабушка посмотрела на него сквозь очки.

– Ну, худенькая такая, с длинными пепельными волосами, с голубыми глазами, в белой шубке. Она гуляла с собакой.

Вика. Младшая их дочь. В девятом классе учится, – бабушка поджала губы и принялась тщательно вытирать нолей и вилки. Пожалуй, слишком тщательно. Больше Кирюша от нее не услышал ни слова о своей мечте.

* * *

Владивосток, 1998

С моря дул соленый пронзительный ветер, и Коваль резким движением застегнул молнию своей старой кожанки. Он не признавал кашемировые пальто – васильковые, вишневые, изумрудные, в которых так любят щеголять бездарные «апельсины» и «шестерки»-коммерсанты. Он предпочитал простую удобную одежду. Его раздражали бриллиантовые перстни, платиновые запонки и галстучные булавки, но особенно нервировали пудовые цепи на запястьях.

«Смотрящий», то есть выбранный открытым голосованием воровской губернатор, должен жить налегке, не отвлекаться на ерунду и выглядеть солидно, ибо вращаться приходится не только среди лихой раззолоченной братвы, но и в высшем свете. Как-никак, хозяин края.

Коваль выбил из пачки сигарету и защелкал зажигалкой. Ветер был таким сильным, что фитиль «Зиппо» никак не хотел вспыхивать. Ребристое колесико прокручивалось, на пальце оставался черный след. Коваль сплюнул сквозь зубы, встал спиной к ветру, сложил ладони шалашом. Огонек вздрогнул, затрепетал. Коваль жадно затянулся и выпустил дым в тяжелое сизое небо.

– «Тойоты» должны прийти в пятницу, сто тридцать штук, – донесся до него низкий голос Михо, – надо бы подстраховаться. Чечены хотят встретить в порту.

– Ты лучше скажи, чего они не хотят, суки, – рассеянно, невпопад отозвался Коваль.

Михо искоса смерил взглядом мощную фигуру «смотрящего», открыл было рот, чтобы сказать: «Не раскисай, прорвемся, нельзя так раскисать. Одни мы здесь остались, не купленные чеченской саранчой. Всех саранча пожрала – ментов, фээсбешников, таможню. Только мы держимся, и будем держаться».

Но промолчал. Все это было уже сто раз переговорено. Коваль сутулился, зябко ежился и выглядел как-то нехорошо, жалко. Хозяин…

Площадка перед новеньким сверкающим зданием бизнес-центра продувалась насквозь. В огромных зеркальных окнах отражалось мрачное осеннее небо, башни портовых кранов издали выглядели маленькими, как детали детского конструктора. Мир под ветром казался зыбким, нереальным. Земля горела под ногами бледным невидимым огнем.

– Пошли в бар, выпьем, – тихо предложил Михо.

Коваль ничего не ответил, продолжал стоять, зажав в зубах потухший окурок. Кожанка не согревала. Он заметил, что в последнее время его постоянно бьет озноб, и вдруг подумал, что было бы значительно теплей, если бы он надел под куртку бронежилет.

«Да, конечно, – усмехнулся он, поймав себя на этой, совершенно идиотской мысли, – бронежилет, стальной шлем на голову и в бункер, в бетон, чтоб ни щелочки, ни окошка. Навсегда. На всю оставшуюся жизнь…»

Тут же перед глазами возникла толстая лоснистая морда в черной щетине, златозубая гаденькая ухмылка:

– Совсем ты глупый, Коваль. Глупый и жадный человек. Сегодня делиться не хочешь, завтра в бетон закатаем. Никто не поможет. Спрячешься – достанем.

Каркающая, хриплая скороговорка, ненавистный гортанный акцент. Коваля тошнило от одного только вида чеченцев, которых в последние годы развелось в Приморье столько, что если плюнуть наугад, то обязательно попадешь в какую-нибудь чеченскую морду. Однако попробуй, плюнь. Получишь в ответ пулю, кто бы ты ни был – мирный обыватель, мент, моряк, торгаш, распоследняя «шестерка» или хозяин области, достойный уважаемый человек, которого честная братва поставила здесь «смотрящим».