Город женщин - Элизабет Гилберт

– Вивви, – в тот же миг проговорила Селия, – сбегай вниз за сигаретами.

– Сейчас? – спросила я.

– Уходи, – шепнула она, – и не возвращайся.

Я бросилась к выходу, прежде чем третий громила успел меня перехватить, и, к своему стыду, захлопнула дверь, оставив за ней подругу. Я бросила Селию, потому что она мне велела, но на душе все равно было гадко. Селия осталась наедине с тремя гангстерами, а кто знает, что у них на уме? Она отправила меня восвояси, чтобы я не видела, как ее мучают, – и чтобы не мучили меня. В то же время я чувствовала себя ребенком, которого не допустили ко взрослым играм. С одной стороны, я боялась этих мужчин и боялась за Селию, с другой – обижалась, что меня выгнали. Это было невыносимо. Целый час я мерила шагами холл отеля, гадая, не пора ли бить тревогу и вызвать управляющего. Но что я ему скажу?

Наконец Селия спустилась – одна, без троицы сопровождающих, которые совсем недавно столь любезно пригласили нас в лифт.

Она заметила меня, неспешно подошла и сказала:

– Ну и ночка. Не лучшее завершение вечеринки, доложу я тебе.

– У тебя все хорошо? – спросила я.

– Ага, просто потрясно. – Она оправила платье. – Как я выгляжу?

Выглядела она великолепно, как всегда, – если не считать фингала под левым глазом.

– Прямо-таки конфетка, – заверила я.

Селия заметила, что я таращусь на ее подбитый глаз, и успокоила:

– Только не заводись, Вивви. Глэдис закрасит синяк, никто и не заметит. Она у нас эксперт. Подгонишь нам такси? Тачка до самого дома – вот что мне сейчас нужно.

Я нашла нам такси, и по дороге домой мы не сказали ни слова.

Оставили ли события той ночи шрам в душе Селии? Ты ведь наверняка считаешь, что оставили, верно?

К стыду своему, Анджела, я не знаю. Мы с ней ни разу не обсуждали тот случай. И я уж точно ни разу не замечала в ней следов душевной травмы. Впрочем, я их и не искала. А если бы и искала, не сумела бы распознать. Может, я надеялась, что мерзкий инцидент просто забудется сам собой, рассосется, как фингал под глазом, если не упоминать о нем. Или считала, что для Селии насилие не в новинку, если учесть ее прошлое. (Не исключено, что так и было, прости господи. )

Той ночью в такси я могла задать ей столько вопросов (для начала хотя бы убедиться, что у нее действительно все хорошо), но я смолчала. И даже не поблагодарила, что она уберегла меня от побоев. Мне было стыдно, что меня понадобилось спасать, – стыдно, что она считает меня более невинной, более хрупкой и уязвимой, чем она сама. До той ночи я могла прикидываться, будто мы с Селией Рэй одного поля ягоды: рисковые оторвы, берущие город штурмом и веселящиеся напропалую. Но это была только бравада. Я лишь заигрывала с опасностью, а Селия знала ее в лицо. Селия знала многие стороны жизни – стороны темные и мрачные, – которых я и не нюхала. От которых она стремилась меня уберечь.

Вспоминая сейчас те времена, Анджела, я ужасаюсь, каким обычным делом тогда выглядело насилие над женщинами – причем не только для Селии, но и для меня. Почему, например, мне даже в голову не пришло поинтересоваться, каким образом Глэдис стала экспертом в маскировке синяков? Пожалуй, общая точка зрения была такова: «Мужчины есть мужчины, что с них возьмешь! » Однако не забудь, что дело происходило задолго до того, как подобные мрачные стороны начали обсуждать вслух, – поэтому мы их не обсуждали и между собой. Вот почему я больше не упоминала тот случай, и Селия тоже о нем не заговаривала. Мы просто сделали вид, что ничего не было.

Хочешь верь, хочешь нет, но следующим вечером мы опять ринулись в город в поисках приключений. Изменилось лишь одно: я пообещала себе, что впредь никогда не оставлю подругу, не позволю себя прогнать при любом раскладе. Куда Селия, туда и я. Что бы с ней ни произошло, пусть произойдет и со мной тоже.

«Я уже не ребенок», – твердила я себе, как твердят все дети.

Глава восьмая

А между тем война была на пороге.

Вообще-то, она началась давно и в Европе шла вовсю. Но в США продолжались разгоряченные дебаты, стоит ли нам в нее вступать.

Само собой, я в этих дебатах не участвовала. Но все кругом обсуждали войну, и от этого было не скрыться.

Возможно, ты сочтешь, что я могла бы и пораньше заметить приближение войны, но, если честно, прежде эта тема не привлекала моего внимания. Если ты еще не поняла, Анджела, в молодости наблюдательность не входила в число моих достоинств. Летом 1940 года было очень трудно не замечать, что в мире вот-вот начнется война, но я каким-то образом умудрилась. В свое оправдание скажу, что мои подруги и коллеги по театру тоже игнорировали эту тему. Не помню, чтобы Глэдис, Селия или Дженни хоть раз обсуждали боеготовность Соединенных Штатов Америки или растущие потребности «флота двух океанов» [16 - Закон, подписанный Рузвельтом 19 июля 1940 года и предусматривающий расширение ВМС США почти на 70 процентов. ]. Политика меня никогда не интересовала. Я не назвала бы фамилию ни одного министра в кабинете Рузвельта. Зато я знала полное имя второй жены Кларка Гейбла, многократно разведенной светской львицы из Техаса: Риа Франклин Прентисс Лукас Лэнгхэм Гейбл – язык сломаешь, но я запомнила его до скончания дней.

В мае 1940-го нацисты вторглись в Бельгию и Нидерланды. Примерно в то же время я провалила экзамены в Вассаре, так что мне было не до войны. (Помню, папа говорил, что вся эта кутерьма закончится к концу лета: французская армия оттеснит захватчиков обратно в Германию. Я сочла его слова вполне авторитетными, ведь он читал столько газет. )

Когда я приехала в Нью-Йорк – в середине июня 1940 года, – немцы уже маршировали по Парижу (вот тебе и папин авторитет). Но в моей жизни случилось столько всего интересного, что мне некогда было следить за развитием событий. Меня гораздо больше интересовало происходящее в Гарлеме и Виллидже, чем на линии Мажино. В августе, когда люфтваффе бомбило Британию, меня одолевали кошмары из-за возможной беременности и гонореи, так что я даже не замечала военных репортажей.