Детектив в Новый год - Татьяна Устинова

Дверь отворилась, и в комнату вошел давешний старикашка. Бородища, седые космы – все при нем, только батога нет.

– Ты? ! – Вадим, охваченный ненавистью, забыл обо всем и исступленно надавил на спусковой крючок; но револьвер щелкнул вхолостую.

– Ай-я-яй, Вадим Сергеевич! Сколько ж в вас ожесточения! Разве так можно? – промурлыкал старик голосом Барченко и принялся совлекать с себя маскарад.

– Александр Васильевич? – Ошарашенный Вадим во все глаза глядел на шефа. – Это вы? ..

– А вы мнили, что я червец книжный и токмо пером по бумаге водить умею? Я, батенька, егда в Петербурге учился, в гимназическом театре лицедействовал. Помню, однажды патера Лоренцо из «Ромео и Джульетты» изображать довелось…

Он стащил с себя крестьянский наряд, отцепил бороду, сбросил с головы парик и ваткой стер со щек грим. Поморгав, надел свои круглые очочки.

– Сложновато, знаете ли, без окуляров. Зеницы мои зело попорчены, еще со студенчества оптику ношу… Молвят, будто в Швейцарии давно уж линзы специальные изобрели, чтобы прямо в глаз вдевать, под вежду. Но до нас еще не дошло, да и сомнение имею, будет ли удобно…

Слушая степенный говорок начальника, Вадим пытался собраться с мыслями.

– Александр Васильевич, зачем это все? Что за святочный вертеп?

– А что было с вами делать? Когда вы про нечистую силу и Клинский уезд заговорили, я сразу смекнул, что мои наказы вам впрок не пойдут. Наперекор сделаете, поедете самочинно проверять… А вам сюда нельзя было.

– Почему?

Барченко вздохнул, сел на верстак и стал размеренно набивать табаком любимую трубку.

– Ладно… Поелику таинство сие вами уже, почитай, раскрыто, обскажу то, что в пределах допустимого. А когда получите официальное дозволение, тогда и все прочие нюансы прибавлю.

– Какое дозволение? Какие нюансы? – Мозги у Вадима бурлили, и он готов был низвергнуть на интеллигентнейшего шефа потоки площадной брани.

– Ведите себя благочинно, Вадим Сергеевич, – урезонил его Барченко и, пыхнув дымком из трубки, приступил к разъяснениям: – Волею Совнаркома при нашей особой группе создается лаборатория нейроэнергетики. Не скрою, моление об этом исходило от меня многогрешного, обаче не аз един к сему причастен…

– Что за лаборатория? Чем она будет заниматься?

– Изучением сверхспособностей человеческих. Наипаче мыслительных волн, сил невещественных и тому подобного. Удовольствуйтесь покуда сим речением, большего сказать не уполномочен.

– А при чем здесь Клинский уезд и вся эта дьявольщина?

– Покамест нам храмину научную в Москве воздвигнут, не один год пройдет. К тому ж некоторыми экзерсисами удобнее не в столице заниматься, а на лоне природном, вдали от мирского шума. Проще говоря, выбил я для лаборатории еще и филиал в Подмосковье. Наладились для него место подыскивать и набрели на оное поместье. Почитал я про него, чертежики просмотрел – все мне приглянулось. Тут и обоснуемся.

Мысли Вадима мало-помалу обретали упорядоченность, хотя многое еще оставалось непонятным.

– Глухомань, болота, дремучесть непролазная… Это, по-вашему, подходяще?

– И славно, что дремучесть! Никто сюда забредать не станет, особенно после того, как молва стоустая по деревням разнесла, что ведьмаки тут свои шабаши устраивают. Крестьянство малограмотное отныне на пушечный выстрел эту усадьбу обходит. Ну а мы свои тропки потаенные проложили, о них никто, кроме спецотряда, понятия не имеет. А спецотряд товарищем Бокием одобрен, человецы проверенные, не выдадут…

– Это что же получается, – заговорил Вадим, проникая в суть задумки руководства, – молва эта неспроста пущена? Намеренно?

– Не без того. Народец и сам, конечно, постарался. Нагородили турусов на колесах… У нас в глубинке такие выдумщики обретаются, что прямо раздолье для этнографов!

– Стало быть, вы узнали, что я еду в Загорье… да еще и не один… и р-решили мне помешать?

– Разве вам помешаешь! – Барченко усмехнулся и спичкой взрыхлил табак в трубке. – Вы, коли чего во главу себе вобьете, так вас с пути не своротить. Вот и удумал я вам подыграть. Обрядился позанятнее и вчера ночью на гидроплане прилетел…

– Гидроплан! – воскликнул осененный Вадим. – Железная птица, которая садится на Сенежское озеро!

– Она самая. Да не какой-нибудь французский «Левек», а наш, отечественный. Летающая лодка Григоровича, слышали? Ей ни аэродромы не нужны, ни посадочные полосы… Мы на ней сюда уже пять тонн строительных материалов и оборудования перевезли. Хоромина сия, хоть и прочна, однако ж ремонта требует изрядного… – Барченко погладил заляпанный белилами стол.

– А потом что? – выпытывал Вадим. – Завели вы нас на опушку, аэросани испортили, сами как сквозь землю провалились…

– Намекаете, что я, изверг этакий, вас на съедение волкам бросил? Эх-хе-хех, Вадим Сергеевич! Второй год вместе работаем, а вы меня за сквернавца держите…

– Да я не о том, Александр Васильевич! – сконфузился Вадим.

– А о чем же? – Барченко отложил погасшую трубку, встал и принялся мерить комнату шагами, как лектор в институтской аудитории. – Ничего бы дурного с вами не сталось. Померзли бы, поохали, а потом я бы за вами двух ряженых прислал, навроде егерей, что ревизию в заповедной зоне учиняют. Они б вас из леса вывели. Это бы приключение от цели вас не отвратило, но, по крайней мере, отложили б вы свои изыскания до теплых времен. А там, глядишь, и допуск бы на объект получили… Но нет! Настырность ваша границ не ведает. А тут еще Макара Пантелеевича угораздило в подземный ход сверзиться… Этих ходов при Чучумове прорыто было целых три. Полезная вещь, между прочим. Но без догляда они в негодность пришли, перекрытия кое-где обваливаются, чинить надо. Так что пришлось дать спецотрядовцам команду, чтобы они вас одного за другим нейтрализовали.

– Где они? – вскинулся Вадим.

– Спецотрядовцы?

– Нет… Макар, Пафнутий, доктор – они здесь?

– Где ж им быть? – Барченко остановился возле двери. – Да не полошитесь вы так, они здоровы и невредимы. – Он приоткрыл дверь, выглянул в коридор и позвал: – Заходите!

К вящей радости Вадима, в комнату ввалился Чубатюк и обхватил друга ручищами, стиснул до боли.

– Здорово, братишка! Овца ты огуречная… боялся, не свидимся!

– Макар! Живой! – Вадим не находил слов от нахлынувшего счастья.

– Думал уж, все, каюк, пойду козе пупок царапать. – И, переполненный эмоциями, Макар выдал свое любимое: – Эх, не бей меня, мама, мокрыми трусами!