Нечестивый Консульт - Р. Скотт Бэккер

Они обрушили на него всю свою мощь, но отец всё равно уцелел…

– Но зачем прислушиваться ко мне? – молвила мать. – Если он так опасен, почему бы просто не схватить его и не сломать ему шею?

Самармас беспрестанно подвывал, Мамааа! Мамоочкаа!

Отец упорствовал.

– По той же причине, по которой я вернулся, чтобы спасти тебя.

Она прижала два пальца к губам, изображая, будто блюёт: жест, которому она научилась у сумнийских докеров, знал Кельмомас.

– Ты вернулся, чтобы спасти свою проклятую Империю.

– И, тем не менее, я здесь, с тобой, и мы… бежим из Империи прочь.

Свирепый взор её дрогнул, но лишь на мгновение.

– Да просто после того как Момас, тщась убить тебя и твою семью, уничтожил Момемн – город, названный в его же честь, ты понял, что не спасать её уже поздно. Империя! Пффф. Представляешь, сколько крови течёт сейчас по улицам её городов? Все Три Моря пылают. Твои Судьи. Твои князья и Уверовавшие короли! Толпы пируют на их растерзанных телах.

– Так оплачь их, Эсми, если тебе это нужно. Империя была лишь лестницей, необходимой, чтобы добраться до Голготтерата, а её крушение оказывалось неизбежным в любом из воплощений Тысячекратной Мысли.

Мальчику не нужно было даже смотреть на свою мать – столь оглушительным было её молчание.

– И поэтому… ты возложил её бремя… на мои плечи? Потому что она была заведомо обречена?

– Грех реален, Эсми. Проклятие существует на самом деле. Я знаю точно, потому что я видел это. Я ношу два этих ужасных трофея для того, само собой, чтобы принуждать людей к повиновению, но также и в качестве постоянного напоминания. Знать что-либо означает нести ответственность, а пребывать в неведении – хотя ты, как и все прочие, питаешь к этому отвращение – означает оставаться безгрешным.

Мать неверяще взирала на него.

– И ты обманул меня, оставив в неведении, дабы уберечь от греха?

– Тебя… и всё человечество.

Подумав о том, что его отец несёт на своей душе тяжесть каждого неправедного деяния, совершённого от его имени, мальчик задрожал от мысли о нагромождённых друг на друга неисчислимых проклятиях.

Какое-то безумие сквозило во взгляде Благословенной императрицы.

– Тяжесть греха заключается в преднамеренности, Эсми, в умышленном использовании людей в качестве своих инструментов. – В глазах у него плясали языки пламени. – Я же сделал своим инструментом весь Мир.

– Чтобы сокрушить Голготтерат, – сказала она, словно бы приходя с ним к некому согласию.

– Да, – ответил её божественный муж.

– Тогда почему ты здесь? Зачем оставил свою драгоценную Ордалию?

Мальчик задыхался от чистой, незамутнённой красоты происходящего… от творимого без видимых усилий совершенства, от несравненного мастерства.

– Чтобы спасти тебя.

Её ярость исчезла лишь для того, чтобы преобразоваться в нечто ещё более свирепое и пронзительное.

– Враньё! Очередная ложь, добавленная в уже нагромождённую тобой груду – и без того достаточно высокую, чтобы посрамить самого Айокли!

Отец оторвал взгляд от огня и посмотрел на неё. Взор его, одновременно и решительный и уступчивый, сулил снисхождение и прощение, манил обещанием исцеления её истерзанного сердца.

– И поэтому, – произнес он, – ты спуталась с нариндаром, чтобы прикончить меня?

Мальчик увидел, как Благословенная Императрица сперва затаила дыхание, услышав вопрос, а затем задохнулась ответом, так и не сумев произнести его. Глаза Эсменет блестели от горя, казалось, всё её тело дрожит и трясётся. Свет костра окрасил её терзающийся муками образ разноцветными отблесками, тенями, пульсирующими оранжевым, алым и розовым. Лик Эсменет был прекрасен, будучи проявлением чего-то настоящего, подлинного и монументального.

– Зачем, Келлхус? – горько бросила она сквозь разделявшее их пространство. – Зачем… упорствовать… – Её глаза раскрывались всё шире, в то время как голос становился всё тише. – Зачем… прощать…

– Я не знаю, – произнёс Келлхус, придвигаясь к ней, – ты единственная тьма, что мне осталась, жена.

Он обхватил императрицу своими могучими, длинными руками, втянув её в обволакивающее тепло своих объятий.

– Единственное место, где я ещё могу укрыться.

Кельмомас вжимался в холодную твердь, прильнув к катящемуся под сводом Пустоты Миру, жаждущий, чтобы плоть его стала землёй, кости побегами ежевики, а глаза камнями, мокрыми от росы. Его брат визжал и вопил, зная, что их мать не в силах ни в чём отказать отцу, а отец желал, чтобы они умерли.

Глава вторая. Иштеребинт

События, в грандиозности своей подобные облакам, зачастую низвергают в прах даже тех, кто сумел устоять перед величием гор.

    – ЦИЛАРКИЙ, Вариации

Ранняя осень, 20 Год Новой Империи (4132 Год Бивня), Иштеребинт

Анасуримбор – почти наверняка твой Спаситель…

Растерянности достаточно глубокой свойственна некая безмятежность, умиротворение, проистекающее из понимания того факта, что настолько противоречивые обстоятельства или качества едва ли вообще возможно свести к единому целому. Сорвил был человеком. А ещё он был принцем и Уверовавшим королём. Сиротой. Орудием Ятвер, Ужасной Матери Рождения. Он был уроженцем Сакарпа, лишь недавно ставшим мужчиной. И был Иммириккасом, одним из древнейших инъйори ишрой, жившим на этом свете целую вечность тому назад.

Он разрывался между жаждой жизни и вечным проклятием.

И был влюблён.

Он лежал, задыхаясь, пока мир вокруг него обретал форму, которую был способен вместить в себя его разум. Плачущая Гора вздымалась, нависая над ним, но казалась при этом эфемерной, словно бы вырезанной из бумаги декорацией, а не чем-то материальным. Его безбородое, наголо бритое лицо терзала колющая боль. Кучки обезумевших эмвама метались в тумане, разбегаясь так быстро, как только позволяли их хилые тела. Нахлынули воспоминания, образы, неотличимые от чистого ужаса. Спуск в недра Горы сквозь наполненные визгом чертоги и залы. Ойнарал, умирающий в Священной Бездне. Амилоас…

Сорвил вцепился в свои щёки, но пальцы лишь промяли его собственную кожу. Он свободен! Свободен от этой проклятой вещи!

И разорван надвое.

Он вспомнил набитую свиными тушами Клеть, спускающуюся в Колодец Ингресс. Вспомнил ойнаралова отца, Ойрунаса – чудовищного Владыку Стражи. Вспомнил Серву – связанную, с заткнутым ртом… А сейчас она была рядом, всё ещё – как и тогда, когда он только нашел её в этом хаосе – облачённая в отрез чёрного инъйорского шёлка, настолько тонкого, что он казался краской, нанесённой на её кожу. Ветер растрепал её золотистые волосы. Позади неё, будто противостоя безумными образами и руинами своими всему Сущему, вздымался к небу Иштеребинт. Из множества мест на его необъятной туше вырывались столбы дыма.