Восстание Персеполиса - Джеймс С. А. Кори

Если фойе здания государственного совета было недостаточно торжественным, то остальные помещения выглядели попросту утилитарными. Коридоры между офисными пространствами. В переходах большое движение, расхаживают люди в военной форме, в деловых костюмах и в таких же красных куртках и черных брюках, как у его провожатого. Син не забывал приветствовать каждого, чей ранг того требовал, а остальных старался не замечать. Все человеческое население Лаконии составляли первые колонисты из флота Дуарте и рожденные за последние десятилетия дети. Син и не подозревал, сколько на планете незнакомых ему людей. Маленький провожатый держался так, словно они здесь одни, и сохранял на лице ту же неопределенную улыбку.

Десять минут блужданий по лабиринту коридоров и помещений, и они оказались перед двойной стеклянной дверью, похожей на выход в сад. Открыв дверь, провожатый пропустил Сина, а сам ушел обратно.

– Капитан Син! – воскликнул верховный консул Уинстон Дуарте, абсолютный военный правитель Лаконии. – Прошу вас, присаживайтесь ко мне. Келли, обеспечьте капитана тарелкой.

Еще один в красном с черным, по-видимому Келли, поставил прибор и подвинул капитану стул. Син сел – с радостью, потому что ноги подгибались.

– Верховный консул, я… – начал он, однако Дуарте отмахнулся.

– Спасибо, что составили мне компанию. И, думаю, здесь мы можем обойтись военными званиями. Сгодится «адмирал Дуарте» или просто – «адмирал».

– Конечно, адмирал.

Келли поставил перед гостем яйцо на подставке и теперь щипчиками накладывал ему на тарелку сладкий рулет. Сину уже случалось есть яйца, так что эта роскошная диковинка не составляла для него тайны. Стол был маленьким – четверым не уместиться, – и от него открывался вид на площадку, как будто поросшую ухоженной терранской травой. Посреди газона играла со щенком девочка лет двенадцати. Настоящие куры и терранский щенок! В отличие от древнего Ноева ковчега, корабли первого флота доставили на Лаконию не много животных. Увидеть за одно утро напоминание сразу о двух видах – это немножко слишком. Син, ложечкой разбивая скорлупу яйца, старался не забываться.

Адмирал Дуарте указал на кофейную чашку капитана, и Келли налил ему кофе.

– Прошу прощения, – сказал Дуарте, – что в такую рань оторвал вас от семьи.

– К услугам верховного консула, – машинально отрапортовал Син.

– Да-да, – отозвался адмирал. – Наталия, не так ли?

И дочь?

– Да, адмирал. Эльза. Ей скоро два года.

Адмирал Дуарте с улыбкой кивнул на играющую девочку.

– Хороший возраст. Я, конечно, не о приучении к горшку, но спит она всю ночь?

– Обычно да, сэр.

– Так увлекательно наблюдать, как в них прорастает разум. Как они учатся языку. Как начинают сознавать себя отдельной личностью. Слово «нет» становится волшебным словом.

– Да, сэр, – подтвердил Син.

– Непременно попробуйте выпечку, – посоветовал адмирал. – Повар у нас – гений.

Син, кивнув, откусил кусочек рулета. Ему показалось слишком сладко, но с черным кофе вышло то что надо.

Адмирал, улыбнувшись ему, попросил:

– Расскажите мне про капитана Ивасу.

Проглоченный кусок рулета обратился в желудке в свинцовую каплю. Капитан Иваса был разжалован и с позором уволен в отставку на основании рапорта, поданного Сином в Адмиралтейство. Если его прежний командир был личным другом верховного консула, карьере Сина конец. Если не хуже.

– Простите, я… – начал он.

– Вы не на допросе. – Голос Дуарте был мягким, как теплая фланелька. – Все факты мне известны. Я хотел бы услышать вашу версию. Вы первый подали рапорт о служебной халатности. Что вас на это подвигло?

Как учил один преподаватель в военной академии: «Если нет укрытия, постарайтесь преодолеть обстреливаемый участок как можно быстрее». Син вытянулся на стуле по стойке смирно.

– Слушаюсь, сэр. Капитан Иваса пренебрегал введением новых требований военного распорядка и при мне солгал на прямой вопрос адмирала Гоера об этом. Я направил адмиралу Гоеру уведомление, оспаривавшее заявление капитана Ивасы.

Дуарте вдумчиво разглядывал Сина, на его лице не было ни следа гнева. Это ничего не значило. Все знали, что верховный консул не склонен к открытому проявлению чувств.

– Тех самых требований, согласно которым служебная халатность наказуема тюремным заключением? – уточнил адмирал Дуарте.

– Да, сэр. Капитан Иваса считал такое наказание чрезмерным и открыто говорил об этом. Двум десантникам, уснувшим на дежурстве, он заменил наказание административным арестом.

– И тогда вы через его голову обратились к адмиралу Гоеру.

– Нет, сэр! – Син склонился, чтобы не смотреть верховному консулу прямо в глаза. – Я был свидетелем того, как офицер солгал вышестоящему в ответ на прямой вопрос о его подчиненных. Я счел своим долгом уведомить обманутого офицера.

Син умолк, и Дуарте тоже молчал. Только все разглядывал его, как редкостного жучка, наколотого на пробку.

А потом как бы невзначай спросил:

– Вы не любили Ивасу?

– Позвольте говорить откровенно, сэр? – Дождавшись кивка Дуарте, он продолжил: – Исполнение правил распорядка – долг каждого офицера и рядового. Устав – инструмент, который делает нас военными, а не просто сборищем вооруженных людей на космических кораблях. Иваса, продемонстрировав неоднократное преднамеренное пренебрежение уставом, перестал быть моим командиром. Я всего лишь известил об этом вышестоящее командование.

– И сейчас, зная, чем это отозвалось для Ивасы, вы считаете, что поступили правильно? – спросил адмирал. Ни голос, ни лицо его не выдавали, как он относится к разговору. Тем же тоном он мог бы спросить, нужен ли Сину сахар к кофе.

– Да, адмирал, – ответил Син. – Долг – не буфет, где выбираешь, что хочется, а остальное оставляешь без внимания. Частичная верность – не верность. Долгом капитана Ивасы было потребовать от подчиненных соблюдения устава. Не сделав этого и солгав начальнику, он вынудил меня уведомить командование.

Верховный консул кивнул. Такой кивок мог означать все что угодно.

– Вы по нему скучаете?

– Да. Он стал моим первым командиром после академии. Учил всему, что мне требовалось знать. Мне каждый день его не хватает, – ответил Син и понял, что не преувеличивает. Ивасу погубила снисходительность к подчиненным. Та самая, за которую его любили.

– Капитан, – сказал Дуарте, – у меня для вас новое назначение.