Кровь изгнанника - Брайан Наслунд

Напряженные плечи Эшлин чуть расслабились.

– Помню, как я за тебя волновалась, – со смехом произнесла она. – Тебе смерть была не страшна, лишь бы залезть ко мне в постель. Я хотела было дождаться тебя в верхних покоях, но решила, что ты уже не в том возрасте, чтобы карабкаться по стенам. Вдобавок нам с тобой надо поговорить. Без посторонних.

– Неужели ты улизнула от Хайден? – удивился Бершад, вспомнив, что телохранительницы в коридоре не было.

– Нет, она тут неподалеку. Научилась создавать для меня иллюзорное личное пространство. И позволяет мне утолять свои желания в те редкие моменты, когда это возможно.

– Значит, ты не в первый раз бродишь по ночам в башне?

Она взглянула на него с до боли знакомой лукавой улыбкой:

– Ты же сам сказал, четырнадцать лет – это очень долго.

– Да.

– А тебе идут татуировки… – Она приложила руку к своей щеке, туда, где изгнанникам наносили синие прямоугольники. – Повезло. Мало кого они украшают.

Бершад сообразил, что она впервые видит его позорные отметины. Как только он вернулся из Гленлокского ущелья, его схватили у ворот Незатопимой Гавани, отобрали меч, вытатуировали прямоугольники на щеках и отправили восвояси. Никаких прощаний. Никаких последних встреч с любимой.

– Я просил зеленые, под цвет глаз, – сказал он. – Увы, не вышло.

– Синие тоже хорошо, – ответила Эшлин и потупилась.

Заметив, что она умолкла, Бершад сказал:

– Я очень расстроился, когда узнал о смерти твоего мужа.

– Вот только не надо врать, – усмехнулась Эшлин. – Хаванат был дурак и пьяница. Хорошо, что он не станет королем Альмиры.

– А по деревням судачат, что ты его убила. Папирийским заклятьем или как-то еще.

– Ну да, а еще говорят, что у тебя елдак в руку длиной. Но мы-то с тобой знаем, что это не так.

Бершад не смог сдержать ухмылки: ему всегда нравилось, что с прелестных губ Эшлин с легкостью срываются скабрезности.

– Короче, Хаванат дважды в неделю вдрызг напивался на королевской барке. Удивительно, как он раньше не утонул.

Они поглядели друг на друга. Бершад прекрасно понимал, что она пришла убеждать его в необходимости убийства императора Мерсера, но хотел сначала просто поболтать с ней, как в молодые годы. Хотя бы несколько минут. Даже если болтовня была сплошным притворством.

– Судя по слухам, ты все еще интересуешься драконами, – сказал Бершад.

В юности они с Эшлин объездили всю Альмиру в поисках драконов. Эшлин изучала их и делала зарисовки в альбом. Бершад и Эшлин ночевали в лесу и целыми днями разговаривали только друг с другом. Эх, счастливое было время!

– На прошлой неделе мы с Хайден полдня следили за черным рогачом, – чуть улыбнувшись, сказала Эшлин. – Видели, как он боролся с соперником. Как я и подозревала, самцы этой породы сцепляются рогами и мотают друг друга, пока один из них не признает себя пораженным.

– Странно, что король позволяет своей наследнице покидать замок и гоняться за драконами.

Эшлин пожала плечами:

– Короли выбирают, за что воевать. Да, я унаследую корону Мальгравов, прогляжу все глаза, читая свитки и карты, вытерплю бесконечные аудиенции и защищу династию Мальгравов на веки вечные. Однако никто меня не остановит, если мне вздумается отправиться на поиски драконов в окрестностях Незатопимой Гавани. Между прочим, тот черный рогач великолепно продемонстрировал превосходную функциональность костных тканей у особей этой породы.

– Да, ты изменилась, – улыбнулся Бершад. – Но не полностью.

– И ты тоже. – Она оглядела покои и добавила: – Кстати, о костях. Можно мне взглянуть?

Очевидно, Эшлин тоже хотела потянуть время.

– Взглянуть на что?

– На то, что ты принес с собой. Не притворяйся, я же знаю.

Чуть помедлив, Бершад подошел к креслу, куда Роуэн положил переметную суму, вытащил из нее кинжал из драконьего клыка и протянул Эшлин. Она взвесила кинжал в руке, провела пальцем по лезвию.

– Какой породы был дракон? – спросила она, не отрывая взгляда от клинка.

– Серокрылый кочевник, самка. Я завалил дракониху в окрестностях Зеленошпора.

– Ох, сочувствую, Сайлас. Тебе же кочевники нравятся больше всего.

До того как Сайлас стал прославленным драконьером, он любил драконов не меньше Эшлин. Увы, об этом пришлось забыть, иначе было не выжить.

– Да, это был великолепный экземпляр, – прошептал он.

Эшлин печально поглядела на него:

– А как тебе удалось сохранить клык?

Бершад замялся. По правде говоря, дракониха прокусила ему живот, а клык застрял в кишках. Роуэн извлек клык, швырнул в переметную суму и заткнул рану спартанийским мхом, что спасло жизнь Бершаду. О клыке забыли и лишь неделю спустя обнаружили, что он не сгнил.

Однако если рассказать об этом Эшлин, то придется признаваться и во всем остальном. Бершад к этому был не готов.

– С большим трудом, – сказал он. – Зато теперь его невозможно повредить. Видишь, на лезвии нет ни единой зарубки или отметины.

Эшлин кивнула, понимая, что расспрашивать дальше бесполезно.

– Зато на тебе отметин много, – сказала она, рассматривая шрамы под расстегнутой рубахой.

– Ага.

Когда Бершаду было шестнадцать, он целую неделю провел без сна на подоконнике своих покоев в замке, раздумывая, стоит ли взбираться в опочивальню Эшлин.

На этот раз он не испытывал ни малейшей неуверенности.

Он подошел к Эшлин и поцеловал ее. Провел ладонями по щекам, по черным кудрям, ниспадавшим до бедер. Он целовал ее сотни раз. Тысячи. Но четырнадцать зим и четырнадцать лет не вытравили знакомый вкус ее губ. У Бершада задрожали руки.

Разомкнув объятья, Эшлин кончиками пальцев погладила шрамы под расстегнутой рубахой Бершада.

– Даже не верится, что ты жив, – прошептала Эшлин. – Не верится, что этот жестокий мир позволит мне снова обнять тебя. Я так соскучилась… – Она поцеловала его шею. Скулу. Татуировки на щеках. Губы. – Мне так тебя не хватало.

– Мне тоже тебя не хватало.

Бершад погладил ей руку, помедлил у запястья. У внутренней стороны запястья, под шнурком из акульей кожи, скрывался папирийский нож длиной в палец. Эшлин обзавелась этим ножом, когда ей исполнилось десять лет.