Кровь изгнанника - Брайан Наслунд

– Гунтер, ну чего ты там возишься? – окликнула его одна из шлюх. – Нам еще других сержантов ублажать!

– Да погоди ты! – ответил он, вдавливая в глину очередное яблоко. – Все должно быть по правилам.

Гаррет шагал мимо шатров и караульных у светильников, деловито направляясь к крепостному валу. На ходу он достал кошель, снятый с убитого солдата, вытряхнул его содержимое в грязь и всыпал в кошель горсть пуговиц, сорванных с мундира.

Никто из солдат не обращал на Гаррета внимания. Его остановили только у дубовой двери на массивных железных петлях, врезанной в земляной вал. Один караульный загородил собой дверь, а второй сделал два шага к Гаррету.

– Тебе чего? – спросил первый.

– Да тут Раймиеру надо кое-что передать, – ответил Гаррет, показывая караульному кошель.

Стражник прищурился:

– А на фига Раймиеру твой кошель?

– В нем не деньги, а пуговицы. Раймиер велел собрать пуговицы у всех, кто сегодня отличился в бою, а сержант только сейчас успел. Вот и отправил меня к командиру Раймиеру, строго наказал передать лично в руки.

– А у нас приказ до утра никого не пущать, – рявкнул караульный. – Кто у тебя сержант?

– Гунтер, – сказал Гаррет. – Наши шатры у самого сральника.

Первый караульный сморщил нос и вздохнул:

– Вот я так сразу и почуял, что у сральника… А про Гунтера не слыхал. – Он повернулся к напарнику: – Ты такого знаешь?

– Да, знаю. Только он сегодня в лагере отсиживался. С какого перепугу ему понадобилось собирать пуговицы для Раймиера?

– А хрен его знает, – пожал плечами Гаррет. – Мне что прикажут исполнять, то я и исполняю. Раз Тибольту нужны пуговицы, вот они, родимые. А прикажут волосатый елдак ощипать, значит будем ощипывать.

Караульный хохотнул. Так оно везде: самый легкий способ втереться в доверие к страже – обхаивать начальство.

– Ладно, проходи, только поторапливайся. Раймиер уже ушел в крепость. Они скоро начнут.

Стражник отступил от двери и кивнул напарнику. Второй караульный с сомнением поглядел на Гаррета, но все-таки отомкнул замок тяжелым медным ключом и распахнул створку двери.

Гаррет отдал честь караульным и вошел в туннель под земляным валом. Пятнадцать ярдов пришлось шагать в холодной сырой темноте. Наконец Гаррет вышел в Глиновал, на улицу, ведущую к крепостной башне, и невольно усмехнулся. Пробраться в осажденный альмирский город оказалось легче легкого. А вот для того, чтобы проникнуть на папирийскую заставу, потребовался месяц. В мирное время.

На пустынных улицах Гаррету встретились лишь несколько бойцов. Все окна в домах закрыты ставнями. Нигде ни огонька, ни свечного пламени. Двери наверняка заперты на все засовы. Что ж, оно и понятно. Город на осадном положении, в нем полным-полно солдатни, жители предпочитают не высовываться на улицу. Так оно везде.

На ходу Гаррет внимательно разглядывал крепость. Видно было, что строили ее без особого старания – небрежная каменная кладка, просевшие карнизы, шаткие подпорки. Вскарабкаться по стене не составит особого труда. Три верхних этажа башни залиты оранжевым светом. За окнами мелькали тени. Очевидно, там готовились к ритуальному освящению божка. Гаррет не знал, как именно это происходит, но шумное собрание было ему на руку.

Из таверны напротив крепости доносились пьяные выкрики, стук игральных костей и громкие песни гуляк. Гаррет сделал вид, что направляется туда, и тут же украдкой свернул в ближайший переулок. Вдоль стены таверны тянулся вертикальный водосток – толстая труба из обожженной глины. Гаррет обхватил ее обеими руками, взобрался на крышу и огляделся по сторонам.

С крыши таверны, в тридцати локтях над землей, запрыгнуть на стену башни было вполне возможно, хотя и сложновато. Гаррет еще раз проверил, выдержит ли крыша его вес, пару раз присел, разминая ноги. Как только гуляки в таверне завели новую песню, он с разбегу подпрыгнул как можно выше и ухватился за подоконник второго этажа.

На миг Гаррет завис неподвижно и прислушался. Очевидно, его не заметили и не подняли тревогу. Немного выждав, он начал карабкаться по стене. На это ушло немало времени, потому что выступы в каменной кладке не располагались один над другим. На пути к верхним этажам Гаррету приходилось смещаться чуть влево, словно охватывая башню витком широкой спирали, хотя в целом строители крепости весьма облегчили его задачу.

Чем выше он подбирался к вершине башни, тем громче становился шум веселой пирушки. За окнами били в барабаны и звонко хохотали. На четвертом этаже Гаррет высунул голову из-за подоконника, быстрым взглядом окинул зал и пополз выше по стене.

Десять мужчин и десять женщин, все в шелковых одеяниях и лисьих масках. Наверное, супружеские пары, вассалы барона Тибольта. Два стражника замерли у входа. Гаррет мельком приметил, что еще двое расхаживали по залу, а значит, вооруженной охраны было больше четырех человек. Длинный стол ломился от яств и кувшинов с вином или элем. Гости веселились и пировали напропалую, а вот барон Тибольт отсутствовал.

Безусловно, гораздо проще было бы отравить его настойкой паслена, которая подействовала бы через пару дней. У Тибольта разболелась бы голова, он лег бы спать и наутро не проснулся бы. Чистая работа. Безупречная.

Но у Гаррета был иной приказ.

На пятом этаже было тихо. Из окон веяло запахом опиума. Наверное, именно здесь расположены покои Тибольта. Гаррет осторожно заглянул в окно и увидел двоих.

Посреди комнаты стоял воин в полном боевом облачении, но без маски. В кресле перед ним сидел человек в черном одеянии и лисьей маске со сверкающими желтыми глазами и остроконечными ушами. В руке он держал какой-то инструмент, напоминающий мастерок каменщика. Несомненно, это и был барон Тибольт.

Оба они рассматривали изваяние. Оно вовсе не походило на то, которое лепил в шатре сержант. Статуя в человеческий рост имела типично женские формы и с ног до головы была покрыта лазурными перьями сиалии; распростертые руки напоминали огромные крылья. Бессчетные драгоценные камни среди перьев посверкивали в пламени свечей.

– Мой господин, я принес пуговицы, – сказал воин.

Раймиер.

– Хорошо. Дай сюда! – Тибольт, не сводя глаз со статуи, повелительно протянул руку.

Раймиер отдал пуговицы, и Тибольт вдавил их в глазницы изваяния, на место сосков и пупка. Оставшиеся пуговицы он пристроил в пах статуи.