На краю света - Эбби Гривз

Джим поднял взгляд.

– Так ты хочешь узнать про Скай?

– Да.

Мэри увидела, что его взгляд снова упал. Раньше Джим всегда казался очень искренним. Но, с другой стороны, подумала она, он ни разу не вдавался ни во что более личное, чем недовольство своей профессией. А новый уровень откровенности явно вызвал заметное напряжение. Пытаясь подобрать слова, он обдирал засохшую кожицу с верхней губы.

– Там умер Сэм, – наконец выдавил Джим. – Мой брат Сэм.

– Боже мой, Джим, мне так жаль – Мэри хотелось стукнуть себя за то, что она не была с ним более терпелива. А теперь ничего не вернешь – ни слов, ни тона. Сначала сказать, потом подумать – в этом она вся. Когда-нибудь она за это расплатится.

– Ничего. Должно быть ничего. Это было очень давно – прошло уже двадцать лет. Но для мамы это, увы, не так.

Мэри уже была готова раскрыть рот, чтобы извиниться, но сумела вовремя удержаться. Последнее, чего еще не хватало, – вести себя как будто бы дело в ней. Она и так уже сумела напортачить.

– Расскажи мне о нем.

Джим вздрогнул. Она снова сказала что-то не то? Но его лицо постепенно стало меняться, и в линиях вокруг губ понемногу начала проступать теплота. Может быть, дело было не столько в том, что она спросила что-то не то, сколько в том, что это вообще случалось очень редко.

– Ему было восемнадцать, – начал Джим. – Он был на два года старше меня, и мы всегда соперничали, и нарочно, и нет. Я обожал его. Сэм был и умнее, и веселее. И красивее. Мы шагу не могли сделать, что в школе, что вне школы, без того, чтобы за ним не бегала толпа девчонок. – Джим слегка засмеялся. – Он был и родительским любимцем, хотя они, конечно, никогда бы в этом не признались. Он поступил в университет и должен был уехать через два месяца. Оксфорд – медицина.

– Похоже, он был замечательным, – предположила Мэри.

– Совершенно. И я, как ни странно, даже не завидовал. – Теперь, когда Джим разговорился, казалось, что откровенность уже не так мучительна для него. Мэри отметила, что в этом и заключался особенный подход к Джиму – начинать потихоньку. – Он все брал на себя. А я мог оставаться беззаботным юнцом. Несколько безответственным, но с этим можно жить. Рядом с Сэмом я казался невидимым. Может, это все было подростковой самонадеянностью, но тогда мне так не казалось. Я думал, он будет со мной всегда. Пока он не исчез.

– Можно спро…

– Что произошло? Ага, хотел бы я знать. – Джим осушил бокал, поставил его на стол и стиснул рукой подлокотник. На локте у него вздулись вены. – Там никого из нас не было. Он был на Скае, его школьные друзья устроили там большую пьянку после окончания школы. Маме позвонили. Прямо среди ночи.

Мэри представила себе Джульетт, бледную, встревоженную ночным телефонным звонком, и то, как она, ответив, опускается на колени.

Джим сглотнул.

– Он был за рулем, и машина перевернулась. Когда мы узнали, Сэма на вертолете уже отвезли в больницу. Мы ехали туда всю ночь. Один бог знает, с какой скоростью. Нам было все равно. Всю дорогу я молился, чтобы застать его. Я никогда раньше не молился, но если что-то и могло обратить меня к вере, то только это. Я поклялся, что сделаю что угодно, только бы с Сэмом было все хорошо.

– Но ничего хорошего не случилось. Когда мы туда приехали, он уже умер. Не пережил ночь. Мы вошли к нему. К тому времени все трубки и аппараты уже убрали, и он просто лежал на кровати. Мертвый. – Джим наконец поднял взгляд, но посмотрел не на Мэри, а куда-то сквозь нее. – После такого нельзя оправиться, да? Мама даже и близко не смогла. Отец как-то так и сказал.

– Что сказал? – прошептала Мэри.

– Что она просто ходячая покойница.

У ног Мэри зажужжал телефон. Будильник. Она не понадеялась на то, что они сумеют выехать в аэропорт вовремя, судя по тому, как они провели предыдущие два дня – все это бесконечное валяние в постели по утрам и общее функционирование в полном пренебрежении ко времени суток. Казалось, это было в какой-то другой жизни.

– Прости. Прости. – Мэри быстро нажала на кнопку.

– Нет, это ты прости. Тебе уже пора ехать?

Она помотала головой. Ей все равно не нужно сдавать багаж. Джим наклонился вперед и коснулся ее колен.

– Нет, Мэри, правда. Я серьезно. Прости меня. Этот день должен был пройти совсем не так. Я хотел завершить выходные совсем по-другому. Я вообще хотел, чтобы они не кончались. Никогда. А знаешь, что во всем этом хуже всего?

Она не могла представить, куда еще мог завести их этот разговор. Ей хотелось только обнять и прижать к себе Джима, этого тридцатишестилетнего человека, который вдруг, перенесшись на двадцать лет назад, превратился в напуганного, потерянного подростка.

– Я думал, лучше бы умер я, а не Сэм. Он сумел бы прожить гораздо лучшую жизнь. А я провел большую часть жизни, мечтая, чтобы все это кончилось. Чтобы я покончил со всем этим.

Как он мог думать такое? Если бы Джим умер вместо Сэма, они бы никогда не встретились, и Мэри так и осталась бы лишь тенью той женщины, в которую превратилась всего за месяц их знакомства. Она поежилась. Что бы тут ни произошло, она была уверена, что оно было глубже, тревожней, беспокойней.

– Звучит словно неблагодарность, да? Но дело не в этом. Это постоянное давление. Ожидание. Да, от родителей, конечно, когда Сэма не стало; но есть еще и работа, и друзья. Я не могу допустить промаха. Иногда я думаю, какой могла бы быть моя жизнь, если бы я позволил себе какое-нибудь несовершенство. Иногда было просто тяжело вставать с постели по утрам, не говоря уж о том, чтобы делать вид, что я во всем успешен.

Мэри удержалась, чтобы не стиснуть руку, лежащую на ее колене, и не прошептать: Ну и не надо. В этот момент она поняла, что любит его. Что он будет всегда ей нужен – делая вид или нет.