Голос ангельских труб - Инна Бачинская

– Не очень, – ответил Шибаев. – Мне нужно заехать в тот дом, где ты меня ждал днем.

– Ноу проблем, – отозвался Грег. – Я подожду. А потом поставим тачку в гараж и обмоем твои шмотки. Есть тут одно местечко.

Глава 6. Грег

– Ты спросил, не хочу ли я вернуться, – вспомнил Грег.

Они сидели в пустом китайском ресторанчике, из тех, по которым Шибаева в свое время таскал Джон Пайвен. Полутемный небольшой зал, дремлющий за стойкой бара китаец, знающий по-английски три-четыре слова. Не очень чистые столы, не очень приветливый официант. Но еда вкусная и цены доступные. Они заказали сначала китайское пиво, а потом саке.

– Ты когда-нибудь пил саке? – спросил Грег. – Давай закажем. С пивом.

– Саке? У них тут есть саке?

– У них есть все. Суши есть. Сырая рыба, тунец. Хочешь? Скоро пельмени освоят и котлету по-киевски. Конъюнктура.

– Рыбу не хочу. Давай саке, – согласился Шибаев, которому хотелось напиться.

– Знаешь, я читал в книжке одного нашего японоведа, что нет ни одного человека в мире, которому бы нравилось саке. Согласен. Гадость. Но забирает легко и нежно. А пиво – вообще цимес!

Они выпили теплую японскую водку из белых фарфоровых стаканчиков, запили холодным пивом. Шибаев почувствовал, как отпускает сжатая пружина внутри, предметы теряют отчетливость, а углы зала мягко проваливаются в пустоту. Старый китаец за стойкой бара сидел, не шевелясь, как изваяние из слоновой кости. Официант исчез навсегда. Их было здесь только двое. Дымилась саке, пахла китайская еда, пряно и сладко…

– Куда вернуться? – вопросил Грег, глядя на Шибаева. Тот не отвечал, и Грег ответил сам: – Некуда, Саша, пойми, некуда!

Теперь до Александра стало доходить, зачем он вцепился в него мертвой хваткой. Душа Грега жаждала роскоши общения, сладкого полупьяного трепа, когда каждая мысль – и перл, и открытие, и обобщение, когда собеседник – родственная душа, ближе которой никого нет, когда разговор перескакивает с политики на историю и прочитанные книги, вспоминаются старые друзья – иных уж нет, а те далече, – разбросанные жизнью кто куда, когда проводятся фантастические параллели, которые можно объяснить исключительно расторможенностью сознания, вызванного волшебным эффектом саке и пива. Все вышеупомянутое было дома, в России, а здесь этого нет. Здесь все разговоры крутятся вокруг денег, денег, денег, моргиджей, иншуренсов [10 - Заем банковский, страховка (англ. ). ], снова денег, моргиджей и иншуренсов. Все!

– Ты не представляешь, Саша, как пусто! – жаловался Грег. – Деньги, жратва. Деньги, жратва. Кэш. Советские газеты писали правду, а мы им не верили. Мы в наше время даже не вспоминали о деньгах. Мы сидели на кухне у Павлика Зварича, пили водку и решали задачи мироустройства. Разве мы говорили о деньгах? Я представлял себе, как приеду в Питер, соберутся ребята… девочки и, как когда-то, двадцать лет назад… больше! Ничего у нас не было – ни денег, ни жилья приличного, я о дубленке мечтал… А какие мы были счастливые! И все было впереди. А сейчас столько перемен, демократия… А Венька лысый! – Грег рассмеялся. – Представляешь, Венька – лысый! И под каблуком у супружницы, идиот. А Павлик Зварич умер, спился. Я собрал, кого смог, поехали на могилу куда-то в пригород, еще подумал – тут, наверное, дешевле. У него никого не было. Деревянный столбик, как у безымянного солдата. Ветер, снег с дождем, замерзли к чертовой матери. Кладбище какое-то выморочное, бедное, линялые бумажные цветы… Я в яму провалился – водой могилу размыло, вообще без опознавательных знаков. А какой был красавец! Девочки проходу не давали. Положили цветы, белые хризантемы, их тут же снегом засыпало. После такого только напиться!

Володька Сац, умница, голова – Дом советов, доктор экономических наук. Директор его из института ушел на повышение в администрацию, советником по экономическим вопросам, и Володьку за собой потянул. Квартира, машины, дача… полный комплект. Квартира шикарная, был я у него, сидели на кухне, пили коньячок. Он говорит, ну, беру я, все берут. Беру и боюсь… Думаю, кончится же эта малина когда-нибудь, призовут к ответу. Знаешь, Саша, они со мной не стеснялись. Я приехал и уехал, и уже до конца жизни вряд ли свидимся. Ты не поверишь, говорит Володька, бывает сижу ночью за своим письменным столом, бутылка коньяку рядом, и вывожу на листке: «Я боюсь… Я боюсь… Я боюсь…» Сверху донизу. Переверну листок – и снова. Крыша едет, а не вырвешься… – Грег замолчал и задумался. Потом сказал: – Не хочу я туда возвращаться, Саша. Некуда. Дружба, любовь, искренность… ничего не осталось. Деньги. Бизнес. Секс. Террористы. И людей я перестал понимать. Вот послушай, – Грег разлил саке, пододвинул стаканчик Шибаеву, чокнулся. Выпил залпом, скривился. – Была у нас одна девочка, так, ничего особенного, серая мышка, за мной бегала. Работала в библиотеке, ее мама как-то привела к нам домой чуть ли не с улицы, хотела познакомить с Юриком. А она в меня влюбилась… Ну, я – ноль внимания, за мной и не такие бегали. А сейчас встретил ее – такая же, почти не изменилась. Бежит куда-то, вся просто светится. Что, спрашиваю, да как, все такое. Оказывается, она безработная, одинокая, квартиру городскую сдает, а сама живет с мамой на даче, в основном, на мамину пенсию, потому как «квартирные» деньги идут брату – у него семья большая. Пишет стихи и даже издала одну книжку. Всякие частушки, рифмованные тосты, поздравления… Ерунда, одним словом. Рифмы, говорит, так и лезут из меня. И еще переводит – из Шекспира, Байрона, Китса. Рассказывает, а сама замерзла, носик покраснел. У меня в горле комок, так ее жалко. Оля, говорю, выходи за меня, а? Она даже не удивилась, отвечает – я в Америку не поеду! Почему, спрашиваю. Когда уезжал, мне завидовали до зеленых соплей. Я не могу без родины, отвечает. Безработная, плохо одетая… И подумал я, Саша, – а может, она права? Родина одна ведь. И чего-то я в жизни, наверное, не понял. А она поняла. Или это типичная русская леность и пофигизм? Мир рушится, а она Байрона переводит. Она в нищете Байрона, а я был плохим режиссером, потом плохим снабженцем, теперь вот, сам видишь… Цветы запоздалые… Стараюсь не думать, а нет-нет да и мелькнет мысль – неужели время собирать камни? Так быстро? Марлон Брандо, старый, толстый и больной, сидел на своем острове в Океании, смотрел свои фильмы, плакал и пил, как лошадь. А я сижу здесь, в дешевой китайской забегаловке, за океаном, пью саке, которое и не люблю даже. А она там… Байрона переводит!

Грег вытер слезы салфеткой, разлил остатки саке в стаканчики. Потянулся чокнуться, и тут подал голос шибаевский мобильник.

Звонила Лиля. Долетела, встретилась с подружкой. Все в порядке. Она замолчала и только дышала. Шибаев натужно выразил радость по поводу благополучного перелета и после паузы сообщил, что был в квартире, убрал и захлопнул дверь. Ключ забрал с собой, как и договаривались. Лиля сказала спасибо. Шибаев мучительно искал какие-то хорошие слова и не находил. Ему казалось, что к его ноге привязан груз, лишающий его маневренности. Он был виноват перед этой девушкой, и это делало его заложником. Чертыхаясь в душе, фальшивым тоном пожелал ей не скучать и хорошо провести время. Запиши телефон, сказала Лиля грустно. Он стал шарить в карманах. Грег подсунул ему шариковую ручку и салфетку. Шибаев вкривь и вкось нацарапал на мягкой бумаге десяток цифр, пообещал позвонить, и сеанс связи, наконец, закончился.