Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская

Если отбросить шелуху, то смысл его сообщения сводился к тому, что при закладке фундамента жилых помещений, «домов, как говорится», наши предки, оказывается, приносили в жертву черного барана, а не козла, петуха или других животных, как упоминает ряд уважаемых отечественных и зарубежных историков в своих монографиях.

Войдя в раж и брызжа слюной, Ворона кричал с кафедры:

– Баран! Черный баран! Черный баран с рогами! Шерсть черного барана… баран, барану, барана… с рогами!

Студенческий контингент был в отпаде. Иностранцы, сидевшие в президиуме и не понимавшие ни слова, кроме «баран», были уверены, что речь идет об их ученом коллеге – приветливо кивали ему, улыбались и жестами показывали, что хоть и не все понимают, но главное ухватили и присоединяются к оратору в его похвальном слове. Профессор Шнапс поднял кверху большой палец, потом сцепил руки в замок и потрясал ими над головой.

Профессор Баран наливался краской. Председатель, побледнев и хватая воздух в предчувствии последствий, пискнул:

– Регламент!

Его поддержал парторг, но Ворону голыми руками не возьмешь.

– Сию минуточку, – умильно улыбался он, прижимая ладони к груди, – совсем чуток осталось!

И еще минут десять склонял жертвенное животное по падежам. Каждое новое упоминание о баране вызывало хохот с задних рядов, потом, смущаясь, захихикала середина, и вскоре весь зал хохотал как на концерте записного юмориста.

– Баран рогатый! С рогами! – кричал, стаскиваемый с кафедры, пенсионер Ворона и цеплялся за ее деревянные бока. – Черный!

В результате уважаемый профессор Баран получил кликуху – Баран Рогатый, что было, конечно, круто.

Кажется, я рассмеялся. Дамы обеспокоенно уставились на меня: у обеих мелькнула мысль, что у меня истерика, или еще хуже – что я от горя сошел с ума. Я успокоил их печальным взглядом и кашлянул. Они выразительно переглянулись.

Жужжание голосов в церкви меж тем стало глуше, румяный священник скороговоркой тарабанил свой текст на старославянском, что-то спрашивал, молодые отвечали утвердительно и отпивали из массивного золотого кубка. Ходили вокруг аналоя. Свидетели – подруга Лии Лара Бекк и телохранитель Стаса Эдик Исоханов – держали венцы у них над головой и ходили следом. Эдик запутался в шлейфе свадебного платья и чуть не упал, но венец из рук не выпустил. «Какой прекрасный обряд, – думал я. – Интересно, насколько он переменился со времен Киевской Руси? »

Золотые солнечные лучи пронизывали пространство храма. Мама Зинаида Дмитриевна, растроганная, рыдала; присутствующие дамы промокали глаза носовыми платочками; у Нонны был вид человека, которого донимает зубная боль. Завидует счастью сестры, не иначе. Полковник-музыкант Сидоров, новый муж Зинаиды Дмитриевны – генерал Нурбеков скончался четыре года назад во время сердечного приступа, – стоял тут же, поддерживая жену под локоть. С выражением торжественно-озабоченным и слегка растерянным из-за толстых линз очков – полковник сильно близорук.

Молодые меняются кольцами. Шепот восторга в толпе. В католическом обряде в этом месте священник обращается к присутствующим со словами, что, если, мол, кто-то располагает сведениями порочащего характера, то давайте, не стесняйтесь, выкладывайте, пока не поздно. Ведьмы подглядывают за мной, как, мол, реагирует, не затуманилось ли чело, не жалеет ли, что упустил лебедушку, не собирается ли упасть на пол и забиться в падучей. Инна Васильевна на всякий случай берет меня под локоть и кладет голову на плечо. Я слышу резкий запах ее духов. Рита Марковна твердо решила выколоть мне правый глаз своими лакированными незабудками.

Скорее бы занавес!

* * *

Банкетный зал ресторана «Метрополь» – «марьяжный чертог» – сиял белоснежными скатертями, хрусталем и столовым серебром. Цветы, цветы, цветы. Музыка, музыка, музыка. Золотые воздушные шары в форме сердца и почек с разными надписями. Фотовспышки. Нарядная толпа. Смех, возгласы, визг женщин, сдержанные басы мужчин. Все шумно рассаживаются согласно рангу. Водомерками скользят служители, помогают найти места. Я – справа от жениха, рядом со свидетелем, в почетных гостях, как же – друг, деловой партнер, бывший муж, наконец. Около меня – сестра Нонна, неулыбчивая, почти угрюмая, уткнула взгляд в стол.

Лия нежно смотрит на меня, в глазах ее обещание. С нее станется. В городе Лию называли Шемаханская царица. Смотреть на нее одно удовольствие, не то что на Нонну. Сочный полураскрытый рот, затуманенные глаза, пышная грудь… впрочем, про грудь я уже упоминал. Иногда мне казалось, что Лия не живая женщина, а лишь декоративная модель таковой, функционирующая исключительно на публике. «А может, это моя вина, – думал я самокритично, – может, это я не сумел разжечь в ней огонь страсти? » Необходимо заметить, что разочарован я был лишь поначалу, а потом почувствовал скуку и безразличие и с любопытством наблюдал за ее ненасытной жаждой развлечений. Скажи кому – не поймут. Почему я не ревновал Лию? Не устраивал сцен? А лишь злорадствовал при виде нового поклонника, пускающего слюни, предающегся альковным мечтам и получающего вместо ослепительного фонтана страстей тонкий ручеек дохлого секса? Черт его знает! Такое я мерзкое животное, должно быть… с извращенным чувством юмора, о чем она мне, кстати, не раз говорила.

Может, потому, что мне нравятся женщины, с которыми есть о чем поговорить. Например, Соня Ивкина, тоже коллега, преподаватель истории языка, с которой мы… в свое время были достаточно близки, и, кто знает, если бы не Лия…

Я вздохнул. Сонечка… Сонечка – бедный скромный полевой цветочек, проста во вкусах и одежде, притом умна, интеллигентна, начитанна. Поговорить с ней – одно удовольствие. «Если бы интеллект Сонечки да смешать со статями Лии, – иногда лениво думал я, – вот тогда бы… да! »

Почему мы не разбежались? Да все как-то… руки не доходили. Детей, слава богу, не завели, и на том спасибо.

Нужно признать, что Лия была не совсем уж никчемной. Со страстью окунулась она в раскрутку фонда «Экология», нашего со Стасом детища, проявляя недюжинные организаторские способности, и даже талант. Принимала гостей, украшала залы, составляла меню. Ей, например, принадлежала идиотская, с моей точки зрения, идея снять городской исторический музей для празднования трехлетнего юбилея фонда. Но Стас заинтересовался.

– А что, музей – это хорошо, – сказал он задумчиво. – А то рестораны всем уже надоели. Всякий жлоб может отметить в ресторане, были бы деньги.

Идея оказалась весьма плодотворной, что доказывает: и дуракам нужно иногда давать высказаться.