Вторая невеста - Инна Бачинская

Он схватил ее в объятия, сдавил, расцеловал три раза. Отодвинул и сказал деловито:

– Мой друг Федор Алексеев! Философ!

Она кивнула. Их глаза встретились, и Федор увидел, что она испугана. Он шагнул вперед, отделяя ее от толпы. К ним уже спешил Речицкий с бутылкой шампанского и бокалами. Пробка взлетела в потолок, шампанское запенилось в бокалах. Он протянул один из них Майе. Она, замявшись, взяла, но пить не стала – держала в тонких пальцах. На них напирали. Речицкого толкнули, и он уронил свой бокал. Федор протянул Майе руку и повел за собой, проталкиваясь сквозь толпу. К счастью, внимание народа переключилось на стриптиз, который закатила нетрезвая гостья, и они беспрепятственно вышли на улицу.

– Вызовите мне такси, – сказала Майя хрипло. – Я не ожидала… такой толпы. Я думала… Пожалуйста! Господи, как глупо!

Она протянула ему руку. Ее пальцы были холодны как лед и слегка дрожали.

– Я отвезу вас, – сказал Федор.

Она не ответила, и они пошли к его машине…

– Я был на выставке, – заговорил Алексеев, когда они выехали из города и за окнами машины замелькали пригородные дачи и коттеджи.

Майя не ответила, пропустила подачу. Сидела безучастно, обхватив себя руками. Смотрела в окно. В черном платье, с белой полоской колье на шее.

Вокруг тянулись бесконечные поля, затянутые прозрачным туманом, густевшим на глазах. Они ныряли в низинку, и тогда фары упирались в сплошную белую стену, выныривали – и видели звезды. Туман клубился, лепя фантастические фигуры, шуршал, тянулся шлейфом и казался живым.

– Они хорошие люди, но немного шумные… – вдруг сказала Майя. Тон у нее был извиняющийся.

– Немного? – Федор едва не расхохотался. У него до сих пор звенело в ушах от рева музыки, громких голосов и ныло плечо от панибратской ладони Витали Щанского.

– Я не привыкла к… толпе, боюсь… как это называется? Боязнь толпы?

– Охлофобия, кажется.

– Вы считаете меня сумасшедшей? – вдруг спросила она.

– Нет, – ответил Федор не сразу.

– Один критик назвал меня очаровательной сумасшедшей мадам Корфу.

– Критикам тоже нужно жить.

Майя рассмеялась. Он чувствовал, что она рассматривает его.

– О моих работах вы такого же мнения?

Теперь рассмеялся Федор.

– Нет… наверное.

Он чувствовал, что ей действительно интересно его мнение, что это не кокетство или требование комплимента.

– У вас фантазия дай бог каждому, но я пока не разобрался в вашем творчестве. Во всяком случае, это сегодня востребовано…

– Вы действительно философ?

– Философ – громко сказано. Преподаватель философии будет вернее.

– Вы забыли прибавить «скромный». Какая разница? Раз вас повело в эту сторону, значит, есть мысли в голове…

Федор подумал, что сейчас она спросит о смысле жизни, но она не спросила. Помолчав, сказала:

– Востребовано, да. Но не только. Это просто совпадение. Я счастлива, когда работаю, одна в мастерской, окна раскрыты, яркий солнечный день, тишина… мои собаки рядом, даже запах краски радует… Я безмерно благодарна своему мужу за то, что мне не нужно создавать… товар, крикливо его рекламировать, участвовать или, как сейчас говорят – тусоваться… Понимаете, я просто пишу, рисую, строю без цели, без мысли, а потом иногда появляется смысл… сам по себе. А выдумки про подсознание, грань между реальностью и потусторонним, здесь и там просто эквилибристика, дань моде, иначе все, кто пишет в этой манере, считались бы психопатами. Не без них, конечно, как и везде, но таких единицы.

Федор промолчал. Он чувствовал примерно так же, но оставил свое мнение при себе. Он давно заметил, что мэтра раздражают критические замечания дилетанта, не просто раздражают, а приводят в ярость. От поклонника требуется лишь одно – восхищение. О живописи Федор мог судить в режиме «нравится – не нравится», а попытки объяснить, что хотел сказать автор, гиблое дело. Иногда ничего не хотел.

– Какой вы меня себе представляете? – вдруг спросила Майя.

И снова Федор почувствовал, что ей это интересно и почему-то важно, и нужна правда.

– Одинокой, напуганной, сторонящейся людей, – сказал он, не раздумывая, с ходу. Подумал и добавил: – Не прощающей… возможно.

– Однако… – пробормотала Майя. – Неужели это так заметно?

Федор пожал плечами и не ответил. Туман поредел – они выскочили из низинки. Светила луна. Вокруг стало светло, пусто и плоско. Потрясающе красивый двухмерный мир простирался вокруг. Дальше они ехали молча, еще раз обкатывая сказанное. Во всяком случае, Федор.

– Здесь нужно свернуть, – сказала Майя.

Это была деревня для богатых, обнесенная высоким металлическим забором. Перед воротами шлагбаум.

– Я сейчас, – бросила Майя и выбралась наружу. – Машина-то чужая…

В окне сторожки показалась чья-то голова, Майя что-то сказала. Голова кивнула. Послышалось жужжание электроники, поперечина шлагбаума стала медленно подниматься, а створки ворот поехали в стороны. Федор никогда здесь не был – никто из его знакомых тут не жил. Они проехали по неширокой асфальтовой дороге, свернули раз, другой и остановились у ажурной чугунной калитки. Две собаки тенью метнулись из глубины сада, вспрыгнули передними лапами на край ограды.

– Это Дашка и Машка, не бойтесь, они смирные и любят гостей. Машину можно оставить здесь. Пойдемте.

Негромко лязгнула калитка. Собаки молча бросились к Федору, облизали ему лицо горячими шершавыми языками, метнулись к Майе, потом снова к нему. Были это красивые и гибкие борзые, как определил Алексеев.

– Брысь! – Майя отпихнула одну ногой. Это вызвало новый приступ восторга, собаки запрыгали как мячики. К удивлению Федора, беззвучно. Одна из них лишь слегка взвизгнула.

Предложение оставить машину снаружи он расценил как намек на краткость визита и собирался откланяться. Но он ошибся.

– Идите к дому, я их уйму! – приказала Майя.

– Поздно, вам нужно отдохнуть, – сказал он неуверенно. Уходить ему не хотелось.

– Я все равно не смогу спать. Хотите кофе? Кофе! – повторила она с нажимом. – Я приглашаю вас на кофе. Ничего больше!

Федор не понял, что она имеет в виду – то ли в доме нет других продуктов, то ли что-то другое. Он чувствовал себя неловко, подозревая, что они звучат в разных тональностях. Пригласи его ночью на кофе любая другая женщина, он бы понял это однозначно.