Свободная комната - Дреда Сэй Митчелл

Если бы она остановилась на этом, я бы плюнула на все и согласилась бы на встречу с доктором Уилсоном. Но, к сожалению, она добавляет:

– Особенно после того, что только что случилось.

Я забываю о неписаном правиле не терять самообладания в таких семьях, как моя. Это грубо, так не делается. Я ломаюсь. Даже не помню, как беру в руки пирог. Мамин драгоценный пирог летит по воздуху и приземляется на траву, разваливаясь на части. Как и я.

– То, что случилось четыре месяца назад, было недоразумением, которое легко допустить. Понятно? – такое ощущение, как будто у меня изо рта исходят не слова, а крик ребенка, который хочет, чтобы его услышали, отчаянно хочет, чтобы его взяли на руки. – Сколько раз повторять! Я не собиралась делать это нарочно!

Я дрожу от ярости. Хочу перестать, но не могу.

– Ради всего святого! Спросите шарлатанов в чертовой больнице, это была чертова ошибка!

Моя мать дрожит от ужаса, пораженно глядя на пустую тарелку из-под пирога и снова на меня. Отец делает суровое лицо. Несложно представить, как боялись его студенты-медики в прошлом.

Его голос мрачен:

– Я бы был благодарен тебе, если бы ты не использовала такую лексику в этом доме, Лиза. Я бы был благодарен тебе, если бы ты не оскорбляла свою мать, когда она всего лишь пытается тебе помочь. И я бы был благодарен тебе, если бы ты не называла представителей моей прежней профессии шарлатанами.

Я опускаю голову от стыда. Глаза щиплет от слез. Почему я не могу быть как все? Я знаю, как мои коллеги на самом деле видят меня. Лиза – это робот, который обычно даже не ходит на обед; она не может быть человеком. Нормальным человеком.

– Эд, – моя мать произносит это тихо, почти безмятежно. – Дай ей передохнуть.

– Простите, – выдавливаю я, наконец-то подняв голову, чтобы посмотреть на двух людей, которые любят меня больше всего на свете.

Мама успокаивается. Невозмутимо берет ситуацию под контроль.

– Все хорошо, дорогая, ты расстроена, мы понимаем. Никто не считает, что ты… – похоже, что продолжение фразы уже было у нее на языке, но тут она сглотнула его движением мускулов горла. И сменила тактику. – Мы знаем, что ты не хотела, чтобы это случилось. Мы это знаем.

Не понимаю, откуда она может это знать. Даже я не знаю, что я на самом деле делала в тот день.

Мой отец, будучи врачом, не произносит ни слова. Иногда именно мамина микстура – лучшее лекарство.

– Если бы ты сходила к доктору Уилсону, он мог бы помочь тебе разобраться со своими проблемами, – говорит мама, – и предложить тебе способы справиться с ними. Он очень умен, не так ли, Эдвард?

Отец больше не выглядит сурово. И спина у него больше не прямая. Плечи обвисли, как у старика.

– Да. Очень умен.

Я хочу протянуть к нему руку. Дотронуться до него. Крепко его обнять. Я всегда была папиной дочкой. Между нами есть связь, которая появилась в глубине сада на пластиковых качелях.

Я решаюсь. У меня нет сил снова причинять им боль.

– Я схожу к нему. Запишусь на прием.

Я не хочу видеть этого доктора Уилсона. Еще один представитель медицинской профессии, который препарирует меня. Такое ощущение, что я поговорила со всеми психологами, психотерапевтами, психиатрами, целителями-экстрасенсами и шарлатанами в радиусе двадцати километров от Лондона. Я никогда не забуду сеанс терапии с парнем, который разгуливал в фиолетовом восточном халате с поясом и в ожерелье из ракушек, выглядящих так, как будто их насобирали в Брайтон-Бич. Он наложил на меня свои потные, мясистые руки, чтобы избавить от проблем. Вот насколько отчаянно я хотела разобраться со всем этим.

Когда меня выписали из больницы четыре месяца назад, во мне что-то изменилось. Я не могу до конца объяснить, что это было. Может быть, я наконец-то поняла, что так продолжаться не может. Тогда я и решила. Мне не нужны консультация и помощь. Мне просто нужна правда.

Тем не менее я схожу к доктору Уилсону, если это обрадует маму и папу и они оставят меня в покое.

Мы проводим остаток вечера как ни в чем не бывало. Вот что происходит в таких семьях, как моя: если неловкость стучится в дверь, пригласите ее внутрь, обезоружьте, а потом заметите под ковер. Наше совместное времяпрепровождение заканчивается обещанием родителей навестить меня в Лондоне через две недели. Только когда я сажусь в машину, я кое-что осознаю.

Я не сказала им, что переезжаю в свободную комнату к Джеку и Марте.

Глава 3

В день моего переезда Марта и Джек ждут меня у входной двери – точно так же, как делают мои родители каждый раз, когда я их навещаю. Это зрелище заставляет меня нервничать, когда я вылезаю из такси с единственной сумкой. Я не ожидала приветственного отряда вроде коврика у входной двери, чтобы очистить пыль с туфель, прежде чем мне разрешат войти. «Конечно, они хотят поприветствовать меня в своем доме», – говорю я себе.

Я так нервничаю, что едва способна двигаться. Я провела большую часть ночи, ворочаясь в кровати, беспокоясь до смерти об этом переезде. Я уже жила с другими людьми, но это будет первый раз, когда я буду жить с хозяевами дома. Марта улыбается и машет мне, в то время как ее муж слегка раскачивается на пятках.

Мне не о чем беспокоиться. Это хорошие люди.

Я уверенно подхожу к ним, наклеив на лицо суперяркую улыбку. Марта удивляет меня крепким объятием. Чуствую ее теплоту и нежный аромат. Мне немного неловко и тесно, но часть моего напряжения тает.

Она мягко отпускает меня, но не отходит, а берет под руку.

– Добро пожаловать, Лиза, – произносит она театрально, как будто говорит это зрителям, вручая мне награду.

Она определенно одета надлежащим образом для такого мероприятия. На прошлой неделе, когда я смотрела комнату, она была шикарной городской красоткой; теперь она олицетворяет собой хозяйку очень эксклюзивной домашней вечеринки. Коктейльное платье, рубиново-красные шпильки и искусно выполненный макияж, который напоминает маску. Интересно, есть ли у нее планы на вечер? Или она одна из тех «спящих красавиц», которые красятся даже в постели и следят за своей внешностью круглые сутки. Рядом с ней я – сама неряшливость в выцветших джинсах и зеленой клетчатой рубашке с длинными рукавами, с суперкороткими волосами, которые обрамляют мое большеглазое совиное лицо.