Женщина в голубом - Инна Бачинская

Монах молча развернулся и пошел назад в гостиную.

– Может, кофейку? – спросил ему в спину Добродеев.

Монах только дернул плечом.

– Тогда я себе, – решил Добродеев. – А пива? Клин клином? Я захватил.

– Давай, – оживился Монах. – Брось на пару минут в морозильник. Ты тоже принял вчера?

– Все кроме пива. Я тебе говорил, но Иван сказал, фигня. Потому свеж и бодр.

– Твой Иван пьет как лошадь, – пробурчал Монах, укладываясь на диван и накрывая лицо мокрым полотенцем.

– Кстати, о лошадях. Речицкий пригласил в Сиднев, помнишь?

– Только не сегодня. Я не в форме. – Голос Монаха из-под полотенца звучал невнятно и глухо.

– Хочешь, накапаю нашатыря?

– Нашатыря? На хрен?

– Говорят, помогает.

– Можешь помолчать? Иди свари себе кофе и дай мне спокойно помереть.

– Иду. Кстати, Кирилл пригласил нас на ужин, пойдешь?

– С какого перепугу? Он держится как белый господин в африканской деревне. Неприятный тип.

– А Лара приятная.

– Приятная. Часто задаю себе вопрос, почему у приятных женщин идиоты-мужья.

– Всяко бывает, – философически заметил Добродеев и удалился в кухню. – Кстати, Речицкий все-таки подрался! – прокричал он уже из кухни. – Мне утром Иван звонил, говорит, махач был приличный. Все против всех. – Добродеев захохотал. – Там своя тусовка оставалась догуливать, ну и Володя отвел душу. Если бы не Яша, давно бы влетел. Друзья детства, как ты с Жориком.

Монах только морщился от криков Добродеева, стараясь не дышать носом – от запаха кофе его затошнило…

…А в это же время в доме Речицкого происходила драматическая сцена.

Яков Ребров, друг и соратник, готовил завтрак и попутно «воспитывал» хозяина, причем не выбирая слов. (Не будем приводить здесь богатую лексику руководителя культурного фонда, заменив ее на приличную, так что читателю придется поверить на слово. )

– Ты совсем идиот? – вопрошал Яков. – Чего ты с ним сцепился? Артур падла еще та, но не публично же! Ты же мог его убить! А Иван Денисенко туда же! Певец свалок. Из-за тебя и мне прилетело. – Он потрогал покрасневшую левую скулу. – Мало того что ты тянул его половину, так еще и морду бить? Это уже перебор. Ты же понимаешь, что рано или поздно прилетит ответка… мало не покажется! Он собирался вызывать полицию, я еле угомонил. Смотри, допрыгаешься.

– Отстань, – бурчал Речицкий. – Что, собственно, произошло? Ну, разрядились, ну, выяснили отношения… Хотя, какие там отношения! И не бил я его, он сам под руку подлез… эстет гребаный. От одной его рожи рыгать тянет. А твои девки! Где ты их берешь?

– Мне нужны деньги, – сказал Яков после паузы.

– Опять? Жрешь ты их, что ли? У меня конюшня прогорает, дурак, что скинул пивзавод. Между прочим, ты посоветовал. Этот идиот его угробит! Корчит из себя финансиста… А Лара ничего, похожа на какую-то артистку… – Он пощелкал пальцами.

– Все они артистки, – заметил Яков. – Мне немного, через три месяца фестиваль, самой малости не хватает. Кстати, вспомни, я был против продажи завода, а ты уперся. Так что не надо.

– Опять? Не дам! Возьми у столичного гения. Расскажи ему, какой он крутой и весь из себя… как ты умеешь. Пока он не поиздержался. Идиот! Господи, какой же я идиот! – Речицкий обхватил голову руками. – Я никогда не любил лошадей, куда теперь с ними… За полгода ни одного предложения! А пиво всегда нарасхват. Прогорим оба – и я, и этот залетный. Какие деньги? Скоро по миру пойду. Какой фестиваль? Я же давал недавно!

– Не укладываемся, цены растут. Самую малость, говорю же.

– Я подумаю. Тебя легче убить, чем прокормить.

– Насчет залетного… Он приглашает в гости, в субботу. Сходим? Кстати, можешь сделать предложение насчет завода, предложи сменять на конюшню. – Яков хмыкнул, давая понять, что шутит.

– Я и ему морду набил?

– Нет, они ушли раньше.

– Сходим. Хочу посмотреть на его мадам вблизи.

– Может, не стоит? Одри на тебя запала, спрашивала, с кем ты.

– Одри? – Речицкий рассмеялся. – Ну, и имечко! Сам придумал? А на самом деле?

– Ольга. Между прочим, неглупая девочка, преподает в техникуме.

– Ты, как я понимаю, трахаешь ее подругу? Или обеих?

– Я напишу список, посчитаешь сам, – Яков проигнорировал вопрос. – Через неделю платеж. Сделаешь?

Речицкий смотрел на приятеля в упор. Без улыбки. Яков отвечал ему таким же взглядом в упор…

Глава 8

Суаре

Все, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению.

    Первый постулат Пардо

Суаре, суаре… Да что же это автор так в него вцепился? Носится, как с писаной торбой. Откуда такая склонность к архаике? Кто сейчас так говорит? Слово разве только в кроссвордах и встретишь. Что, кстати, наводит на мысль, что сочиняют их немолодые образованные, начитанные технари, причем мужчины – уж очень много технических, футбольных и рыболовных терминов. Ну, это так, вскользь…

Ба! Знакомые все лица. Тот же вернисаж, только без картин. Пришли все, всем интересно посмотреть, как устроились столичные штучки, как обставили квартиру, кто придет… и вообще. Пришли друзья, пришли враги, и те, и другие, умирая от любопытства.

Кирилл и Лара встречали гостей в прихожей. Кирилл сиял, Лара улыбалась вымученной улыбкой. Бледная, гладко причесанная, почти без макияжа, в открытом коротком черном платье, единственное украшение – бриллиантовые сережки, она выделялась среди ярко одетых гостей… как бы это правильнее? Стилем? Сдержанностью? Или… неуместностью? Было видно, что происходящее не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Она была чужой, и те, кто пришел, тоже были чужими. Десятка полтора чужих и ненужных друг другу людей…

Нетрезвый Речицкий принес чертову дюжину кремовых роз на мощных страусиных ногах с торчащими шипами и бутылку элитного коньяка.

Приобнял хозяина, протянул розы Ларе и потянулся поцеловать.

Она укололась о шип, вскрикнула и отступила на шаг, рассматривая капельку крови на пальце.

Речицкий схватил ее руку и сунул в рот ее окровавленный палец. Лара вырвала руку, мужчина рассмеялся.