Ошибка Бога Времени - Инна Бачинская

– Ленка всегда дурой была. С молодости еще. Может, Петр и пьет через это, – бубнит Лиза Игнатьевна.

«Какая Ленка? – думает Юлия лениво. – Какая еще Ленка? »

– … то на проходную бегала, то карманы выворачивала, заначку искала… и на старости лет не поумнела, как была дурища, так и есть, прости господи! – Лиза Игнатьевна неторопливо, со вкусом, рассказывает очередную историю жизни очередной соседки. Таких историй у нее в запасе немерено. – Горбатого могила исправит, правильно умные люди говорят. И вот вчера идет она вечером со смены… а у Петра как раз получка. И видит: пристроилась вся их кодла к бочке с пивом, на углу проспекта Мира и бывшей Ленина. Она к нему на людях побоялась подойти – Петька мужик с норовом, обрубить может так, что не обрадуешься, – а побежала домой и раз – калитку на замок! У их в калитке замок, как в доме, от воров. Пусть, думает, на улице помается, пьянчуга проклятый. Ну, через час примерно заявился Петька. Хвать, а калитка на запоре. Он давай кулачищами молотить. Ленка, открой, орет, убью, зараза! А она ни гу-гу, носу не кажет, занавески на окнах закрыла, не слышит якобы. Ну, он постучал-постучал, да и полез через забор – авоську в зубы, чтоб не мешала, значит, и с самого верха сиганул уже на ту сторону, а авоська возьми да зацепись за гвоздь. Как рванет! У Петьки трех передних зубов как и не было! И не почувствовал даже! И доктора не надо, и без наркоза. Вот только что с зубами был, здоровый бугай, а вот тут одномоментно зубов лишился ни за что ни про что, слова толком сказать не может, только шипит и слюной брызгает. Он и не понял сразу, что к чему, а как очухался, пасть разинул – и в рев! Конечно, зубы-то жалко, свои, не чужие! И ну гонять эту дурищу по всему поселку! До ночи гонял! Орала, как заполошная! Соседи боялись, что прибить может, участкового вызвали. Участковый приехал да как узнал, что случилось, я, говорит, эту стерву враз бы порешил на месте из табельного оружия, и любой бы суд меня оправдал! Развернул свой мопед и уехал восвояси.

Юлия смеется – бедная Ленка, бедный Петька! Хотя, если подумать, ничего смешного в их истории нет, а одна только нелепость жизненная.

За окном меж тем начался мелкий осенний дождь. Он слабо и безнадежно шуршал по стеклу и, видимо, зарядил надолго. Казалось, природа плачет, прощаясь с летом… Юлия вдруг представила себе, что где-то очень далеко светит солнце, сверкает синий океан, по бесконечному бульвару течет беззаботная полураздетая толпа. И она… они… держась за руки, идут в толпе. Ей было стыдно от этих мыслей, но радость, переполнявшая ее, была сильнее. Она представила себе, как они сидят в ресторанчике на самом берегу. Столик под ночным небом, низкие южные звезды, свеча в стеклянном пузыре, вино, нехитрая еда – листики мяты какие-нибудь, сыр… Легкий морской бриз, теребящий волосы, трогающий лицо, загорелые открытые плечи и колени. Она видела чуть колеблющееся пламя свечи в пузыре, темное, почти черное вино в бокале, улыбающееся лицо Саши… Она запустила пальцы в волосы, закрыла глаза, улыбнулась…

Вспомнила белый льняной костюм в окне бутика на Дрезденской, немыслимо дорогой. Какая разница? Короткая юбка спереди на пуговицах, приталенный жакет с глубоким вырезом, полы по косой. «Казакин», сказала бы Лиза Игнатьевна. Немедленно купить! Она представила себе, как проскальзывает в юбку, чувствуя кожей прохладную шелковистую подкладку. Новая ткань пахнет чуть крахмалом и чистотой снежного сугроба. И купальники купить, и цветастую длинную юбку, и топик на бретельках, и… и… все остальное! Она так явственно представила себя на пляже, под горячим солнцем, и чувство радости…

– Павловна! – позвала Лиза Игнатьевна, появляясь в дверях кухни. – Что готовить-то будем? Чего душенька желает?

Юлия вздрогнула, вспыхнула, как человек, которого застукали на горячем, и пришла в себя.

…Она нерешительно потыкала в кнопки телефона, от души надеясь, что Ирки нет дома. Ей хотелось рассказать о том, что с ней случилось, и получить отпущение грехов, и в то же время очень не хотелось, так как Ирка непременно стала бы выспрашивать подробности, и то, что произошло, стало бы обыденным. Да и делиться не хотелось.

Ирка была дома.

– Ир, ты чего дома? – начала Юлия.

– Расслабляюсь, – ответила Ирка тускло. – Погода располагает. А что?

– Давай махнем куда-нибудь!

– Например?

– По магазинам, а потом можем пообедать где-нибудь.

– По какому поводу? Я тут вчера тебе названивала поздравить, ты где пропадала?

– Дома. Отключилась, не было настроения…

– Хоть бы сама позвонила… – Ирка, видимо, обиделась. – Я беспокоиться уже начала, Марика посылала. Он так и сказал: никого не хочет видеть, отключила телефон. Свинство, конечно!

– Я сейчас приеду, хочешь?

– Давай, – согласилась Ирка без особой радости.

Юлия распахнула дверцы «фаршированного» шкафа.

– Давай, как купим тебе новую одежку, выбросим одну старую, – говорил Женька. – Отдадим Лизе Игнатьевне. Баш на баш! А то шкаф не выдержит.

Но Юлии было жалко выбрасывать, она любила свои вещи. Многие были куплены в Италии, когда они с Женькой устроили себе римские каникулы. Вот этот белый костюмчик, например, плиссированная юбка и жакет, а к нему легкая шелковая желтая блузка. Она надела блузку, замерла перед зеркалом. Ключицы торчат, шея тонкая… Все-таки в ее возрасте худеть нельзя. Блузка – как с чужого плеча. Она сняла блузку, повесила обратно в шкаф до лучших времен.

Достала синий кашемировый свитер, подарок Женьки, серую юбку с разрезом спереди, которая была ей мала когда-то, а теперь стала в самый раз. Нитку жемчуга. Уселась перед зеркалом, открыла деревянную шкатулку с разным добром – помадами, тенями, карандашами. Пальцы слегка дрожали, отвыкла. Веки красные – бессонная ночь сказывается, но глаза, надо признать, помолодели. Губы яркие, тоже помолодели. Она прикоснулась кисточкой с синими тенями к векам, чуть-чуть, теперь пудра, румяна на щеки, подбородок, мочки ушей. Бежевая помада, почти бесцветная, блеск. Хорошо! Она с удовольствием рассматривала себя в зеркале и не узнавала.

«Неужели, – думала она, – это я? Женечка, прости меня! »

Взгляд ее упал на фотографию мужа, стоявшую на туалетном столике. Он смотрел прямо ей в глаза, и было в его лице что-то, чего раньше она не замечала, – упрек, вопрос, печаль. Она отвела взгляд.