Конец земной истории - Инна Бачинская

– Это моя старшая сестра Лариса, – сказала Лика с гримаской. – Самая умная и успешная в семье. Кругом положительная, но незамужем, что удивительно. – Лариса шевельнулась протестующе, но промолчала. – Брат Леня, известный писатель, с супругой и подругой супруги Алисой. Почти классик. Ирочка, Алиса, встаньте, девочки, покажитесь во всей красе. А это Виталий и Екатерина, близкие верные друзья незамужней сестры Ларисы…

– Лика, сию минуту прекрати балаган! – резко приказала Лариса. – И придержи язык!

– Девчонка совсем отбилась от рук! – возмутился Леонид.

– Тихо! – негромко произнес старик в колпаке, и наступила тишина. – Леокадия, дитя мое, перестань дразнить гусей, – сказал он после продолжительной паузы. – Я же просил держаться в рамках. А вы, молодой человек, не обращайте внимания на этих филистеров. Рад видеть вас в моем доме. Юлия! – позвал он. – Пожалуйста, прибор моему дорогому гостю! Друзья моей дочери – мои друзья. Поближе к нам, мы любим новые лица, правда, Володя?

Доктор согласно кивнул и разгладил усы.

– Лика, это твой бойфренд? – громким шепотом спросила актриса.

– Элла Николаевна! – негромко произнесла Лариса.

– Олег мой друг! – вызывающе заявила Лика. – Близкий!

– Браво, дитя мое, вкус у тебя отменный, – сказал Левицкий. – Как говорили в мое время: хорошего человека должно быть много.

– Папа! – укоризненно произнесла Лариса, но старик не обратил на нее ни малейшего внимания.

Возникла бесшумно давешняя женщина, Юлия, что-то передвинула на столе, освободила место для новых тарелок – рядом с доктором. Что-то негромко сказала Лике, и та побежала из комнаты. Звякнула вилками и ножами, положила льняную салфетку. Монах уселся. Вернувшаяся Лика плюхнулась в свое кресло по другую сторону стола – напротив. Была она в длинном бархатном платье цвета бургундского, с таким глубоким вырезом, что при желании могла пролезть в него вся. Тонкая шея, острые ключицы и плоская мальчишеская грудка – ей пошел бы костюм Буратино. На голове девушки красовался пышный черный парик с буклями, а на тощих руках – белые кружевные перчатки до локтей. Веер из голубых перьев, довольно облезший, довершал туалет. Монах с трудом подавил ухмылку: еще и Леокадия! Похоже, в семье их было двое с тараканами в голове: папочка с серьгой, в колпаке с бубенчиками, который так обрадовался незнакомцу, и достойная его дочь, продолжательница семейных традиций и папиного театрального ремесла. Двое других – журналист и адвокатесса – выпадали из стиля и были, судя по выражению лиц, враждебным лагерем. Остальные – статисты со знаком плюс и минус. Он понял, почему старшая дочь навещает отца лишь в день рождения матери. Она была здесь неуместна, чужда, и можно было лишь представить себе, насколько раздражали ее эксцентричный папа и неуправляемая придурковатая младшая сестренка.

– За здоровье Каролины! – объявил старик в колпаке, поднимая бокал. – Каролина – моя вторая жена, – пояснил он громко, наклонившись к Монаху. – Мать моих детей. Замечательная женщина! И актриса. Это она назвала всех детей греческими именами, всех на одну букву – заметили? – И негромко добавил, с любопытством глядя на Монаха: – А борода не мешает вам есть? Крошки не застревают?

– Застревают, конечно, как не застревать. Но ведь завсегда можно вытряхнуть, – пробасил Монах, напирая на «о», и расчесал бороду пятерней.

Лика хихикнула, старик в колпаке одобрительно ухмыльнулся.

– А вы кто будете, молодой человек? По церковным делам?

– Олег ясновидящий! – брякнула Лика.

– Ясновидящий? – обрадовался старик. – Тем и кормитесь?

– В цирке! – бросила Лариса.

Леонид издевательски расхохотался.

– Нет, ясновидение – это хобби. Для души. Для бренного тела трудимся по фабричным делам. Фабричка у нас с другом…

– Свечной заводик! – юмористически выпалил Леонид.

– Не угадали, молодой человек, – благодушно отозвался Монах. – Пищевые добавки, всякие снадобья и таблетки от нервишек, от бесплодия… Вот, к примеру, у вас есть детки?

– Не ваше дело! – огрызнулся журналист.

– Не мое. Выходит, нет. Могу предложить замечательный сбор с Гималаев…

– Обойдемся!

– Ты бы послушал умного человека, сынок, – ласково произнес старик. Лика фыркнула. – А по ручке можете, Олег… как вас по батюшке?

– Христофорович.

– Ух ты! – обрадовалась Лика. – Класс! Как Колумб!

– Я интересуюсь, Олег Христофорович, можете ли вы по руке прочитать судьбу, прошлое, будущее… что нас ожидает. И главное – возможно ли направить судьбу, в смысле, подтолкнуть или подкорректировать? Сбить с колеи, одним словом. Или никак – Каинова печать на лбу, рок, фатум, а ты, человечишко, сиди и внимай воле богов! Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

– Зачем по руке? Можно по лицу, Роман Владимирович. Насчет воли богов… Все мы в известной степени на поводке у судьбы, так как смертны. Это уравнивает нас в правах. Но до самой последней черты есть выбор, который зависит от… многих факторов. Хотите?

– Хочу! – обрадовался старик. – Давайте про Лариску! Дитя мое, сделай приятное лицо.

Лика снова хихикнула.

– Папа! – резко произнесла Лариса и со стуком отложила вилку.

– Давайте я расскажу вам о Каролине, – сказал Монах.

– О Каре? – удивился старик. – Что вы можете знать о Каре?

– Я вижу портрет женщины в лиловом, – Монах дернул бородой в сторону картины, на которой была изображена крупная красивая женщина в пышном лиловом платье, с охапкой цветов. – Типичный Стрелец – тонкий, порывистый, честолюбивый, с острым живым умом и в то же время легкомысленный – играющая золотая рыбка в пруду в солнечный день. Обидчивый и не умеющий прощать.

– Золотая рыбка в пруду в солнечный день, – со смаком повторил старик. – Это моя Кара! Как живая. Еще безрассудность… Почему, не скажете?

– Черта Стрельца. Черта любого, у кого есть оружие – бесстрашие до безрассудства и любовь к рискам. Пострелять хочется, напугать, сказать «бу»! Спрятаться за углом и выскочить в самый неподходящий момент.

– Именно! Именно, молодой человек! – вскричал старик. – Знаете, что она сделала за пару месяцев до… ухода?

– Папа! – предостерегающе произнесла Лариса.

– Она открыла окно, сорвала занавеску, а сама спряталась за дверь. Я вошел, не увидел ее в кровати и подумал, что она выбросилась в окно… и занавеска на полу. Мы тогда жили в городе на десятом этаже. От страха чуть не бросился следом, закричал, лег на подоконник, перевесился, стараюсь разглядеть, что там, внизу… Представляете? У нее был рак, она уже не поднималась. Учудить такое под занавес могла только моя Кара. Актриса до мозга костей.

– Я похожа на мамочку! – заявила Лика.

– Похожа, дитя мое, – согласился отец. – А Лариса – на мою ныне покойную сестру Нину. А в кого Леонид – ума не приложу. Писателей у нас в роду еще не было. Я вот пытаюсь, от скуки…

Леонид буркнул невразумительно.

– Подкидыш! – брякнула Лика. – Нашли в полиэтиленовом пакете под дверью. Папочка тогда работал в театре в Лондоне. В Ленечке чувствуется англичанин, правда? И трубка, и твидовые пиджаки…

– Заткнись!

– Фи, как грубо! Противный! – пропищала Лика, обмахиваясь веером. Монах заметил, как невесомое голубое перышко взмыло в воздух и плавно осело в миску с салатом.

– Леокадия, прекрати! Олег Христофорович, теперь про Ларису! – скомандовал старик.

– Про Ларису, – повторил Монах, глядя на молодую женщину.

Она вздернула подборок, раздула ноздри и вызывающе уставилась на Монаха. Наступила тишина. Ирина иронически улыбалась. Алиса не сводила взгляда с Монаха, даже рот открыла.

– Ум, здравый смысл, принципиальность, – начал он. – Высокомерие. Чувство порядка и справедливости. Нетерпимость к инакомыслию, глупости и эксцентричности. Чувство юмора… пожалуй. Скрытый комплекс неполноценности и, как следствие, боязнь нарваться на грубость и отказ, отсюда стремление держать дистанцию, отгородиться щитом, отсюда безликая одежда, безликая внешность… маникюра тоже нет, я думаю. Склонность к насилию и деспотизму.