Мужчины любят грешниц - Инна Бачинская

Знаю, знаю! То книжки, а это жизнь. Две большие разницы. Выходи замуж за Мишу и читай книги про агента ноль-ноль семь…

Уборщица Клавдия Кирилловна, Кирилловна для своих, со стуком поставила ведро на пол, и я вздрогнула. Она оперлась на швабру. Посмотрела неодобрительно:

– Ты еще тут, полунощница? А ну, давай, марш домой! Моду взяли сидеть по ночам. Чего сидишь?

Кирилловна – глас народа, последние городские новости и народный суд в последней инстанции.

– Павлика еще не забрали, Клавдия Кирилловна. Вот и сижу.

– Опять? – всплеснула руками добрая женщина. – Опять эта шалава, прости господи, про ребенка забыла? И откуда только такие берутся?

Я покосилась на мальчика, тихо игравшего в углу.

– Ничего, я посижу.

– Да это ж сколько можно? Это что же делается такое, люди добрые?

Вроде сочувствует, но лучше бы молчала. От ее противного голоса мурашки бегут по спине. Павлик поднял голову, посмотрел на меня. Я кивнула: все, мол, хорошо. И он снова уткнулся в игрушки.

Наш детский сад – частное дошкольное заведение для малышей до шести лет. Попасть сюда нелегко, и стоит это удовольствие немало. Но качество мы гарантируем. Наши дети умеют пользоваться ножом и вилкой и лепечут на двух языках – английском и французском. Мама Павлика – актриса драматического театра, женщина одинокая, красивая и легкомысленная. Глядя на нее, я всегда думаю о том, что жизнь у нее не чета моей, и вечернее платье у нее есть, и не одно, и поклонники, и страстная любовь с ревностью, разборками и дуэлями… Ха! Дуэли! Какие сейчас дуэли? В лучшем случае мордобой. Да и то… не факт. Вот узнай, например, Миша, что я ему изменила, он что, полезет в драку? Не полезет. А что, интересно, он сделает? Что сделает предсказуемый, кругом положительный Миша, узнав, что я ему изменила? Уйдет? Никогда больше не посмотрит в мою сторону? Выбросит из сердца? Будет молча страдать? Не знаю, может, и выбросит. Скорее всего. Мишка серьезный, лучше и не пробовать. Да и с кем изменять? Иногда он смотрит на меня, а в глазах немой вопрос, и мне сразу хочется сказать: «Я больше не буду, честное слово! » Он молчит все время, особенно если возникают проблемы с клиентами или поставками – слова не вытянешь, все в себе. Мама считает, что он взрослый, в отличие от вечных мальчиков, которые не знают, что будут делать через минуту. Маме он нравится. Миша знает, что он будет делать через минуту, и завтра, и послезавтра, и через год. Он идет по жизни с картой в одной руке и расписанием в другой, четко зная, где, когда и куда свернуть. Миша надежный. Мне, можно сказать, повезло. У меня даже на сердце теплеет, когда я вижу, как он стоит у кинотеатра – крупный, широкоплечий, надежный – и ждет меня. А я не тороплюсь, торчу за углом и думаю: «Вот сейчас он посмотрит на часы, а потом достанет мобильник». Мне интересно, сколько он так простоит – полчаса, час, два? Пока не зашагает прочь. Уйдет. Не будет нервно швырять букет в урну и расталкивать мощным торсом неосторожных прохожих. Просто уйдет. Неторопливо, как и все, что он делает. Я выскакиваю из-за угла. Миша, завидев меня, улыбается радостно и идет навстречу…

Павлик роняет игрушку, и я вспоминаю, что я еще на работе, а все уже ушли. Кирилловна топает и громыхает ведром где-то в коридоре и скоро тоже уйдет. И что тогда? Я снова звоню маме Павлика, и снова напрасно. Актриса иногда забывает о сыне и, по-моему, каждый раз удивляется, что он у нее есть. Во всяком случае, голос ее в телефонной трубке полон изумления, и она долго не может вспомнить, кто я такая. Но она неплохая женщина и нравится мне. Просто она другая. Она дарит мне билеты на свои спектакли, извиняется, благодарит, посылает воздушные поцелуи, вся порыв и полет. Кирилловна ее терпеть не может и называет вертихвосткой. Если бы от нее зависело, актрису немедленно лишили бы родительских прав или посадили на пятнадцать суток. Вот так и никак иначе. Точка.

– Ну, сиди, сиди, – неодобрительно бросает Кирилловна, заглядывая в зал. – А она там развлекается, мамаша!

Она удаляется по коридору, громыхая ведром и бубня себе под нос, а я остаюсь.

Телефон актрисы по-прежнему не отвечает. А время меж тем подходит к семи. До девяти – воз и маленькая тележка. До девяти мы что-нибудь придумаем, успокаиваю я себя. Или актриса вспомнит о Павлике и прилетит. А если нет… Ну, тогда ничего не поделаешь, придется взять его с собой в кино. Или позвонить Мише и сказать, что со мной ребенок и поэтому все отменяется. Не хотелось бы, Мише и так не нравится моя работа. Ладно, без паники, говорю я себе, еще не вечер.

Кирилловна зашла попрощаться, уже одетая. Губы неодобрительно поджаты, взгляд осуждающий. Она из тех, кто свято уверен в своем праве судить и рядить, а также давать непрошеные советы. Но совет, который она дала мне сегодня, был совсем неплох.

– Позвони отцу, – сказала Кирилловна строго. – Пусть заберет малого и пусть знает, как эта шалава содержит ребенка, а то прыгает всю ночь неизвестно где. Позвони в справочную и узнай телефон, а то будешь сидеть до утра.

Фамилия Павлика – Хмельницкий. Фамилия актрисы – Ананко. Лучше бы наоборот, подумала я. Хмельницких в городе оказалось четверо – кто бы мог подумать! Причем все мужчины. Мне, например, никогда еще не попадался человек с такой красивой фамилией, а ведь ходят же они по улицам, покупают хлеб, женятся, работают где-то. Когда я была совсем маленькая, мне хотелось, чтобы у меня была красивая звучная фамилия, например, Люксембург! Или Княжевич, или Успенская. Мишина фамилия Зверев. Я вздыхаю – быть мне мадам Зверевой. Анна Зверева. И сразу картинка: дрессированные звери, женщина в блестках с бичом и звуки фанфар. Анна Зверева – укротительница диких барсуков! Да…

Я набираю номер. После десятого примерно сигнала мне ответили, что никаких Павликов знать не знают, равно как и актрису драматического театра Ананко. По следующему ответила женщина, очень милая, явно немолодая, которой хотелось поговорить. Она стала расспрашивать меня, что и как, и я, не умея соврать или прервать ее, рассказала, что и как. Она разахалась, стала жалеть брошенного мальчика, и я с досадой подумала, что с моей легкой руки родилась сплетня о том, какая никудышная мать актриса Ананко. Я прекрасно знаю свой недостаток – неумение вовремя замолчать и остановить собеседника, и вымучиваю уклончивые ответы вместо того, чтобы решительно сказать… ну, что-нибудь вроде: «Давайте не будем это обсуждать! » Так говорит наша заведующая: «Давайте не будем это обсуждать! » Я даже не могу соврать насчет своего возраста – и, если спрашивают, честно говорю, что двадцать один. Хотя вопрос вполне беспардонный, но попробуй объясни той же Кирилловне, что это не ее собачье дело и вообще: «Давайте не будем это обсуждать». Не поймет, лучше и не пробовать, а визгу будет! Ладно, жалко, что ли?