Неведомому Богу - Джон Стейнбек

Джозеф надел черный костюм и новые ботинки. Подстриг волосы, расчесал бороду и, как смог, вычистил ногти.

– Вам нравится поэзия? – спросила Элизабет, взглянув в острые неподвижные глаза.

– О да. Да, нравится… во всяком случае, то, что читал.

– Конечно, мистер Уэйн, таких поэтов, как древнегреческие авторы, как Гомер, сейчас уже нет.

На лице Джозефа отразилось нетерпение.

– Помню, – подтвердил он. – Конечно помню. Один человек приплыл на остров и превратился в свинью.

Элизабет поджала губы, мгновенно снова став учительницей – холодной и высокомерной.

– Это «Одиссея», – пояснила она строго. – Считается, что Гомер жил за девятьсот лет до Христа и оказал глубокое влияние на всю греческую литературу.

– Мисс Макгрегор, – серьезно перебил Джозеф, – должно быть, есть какой-то определенный способ правильно вести себя в подобных случаях, но я его не знаю. Прежде чем явиться сюда, я пытался придумать, что вам скажу, но так и не смог, потому что никогда не делал ничего подобного. Пришла пора о чем-то говорить, но я не знаю как. К тому же любые уловки кажутся мне бесполезными.

Элизабет попала во власть его глаз и удивилась силе и свободе его речи.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Уэйн. – Она почувствовала, как пошатнулось надежное основание учености. Вероятность падения испугала ее.

– Чувствую, что все делаю неправильно, – продолжил Джозеф, – но другого способа не знаю. Видите ли, мисс Макгрегор, я боюсь сбиться и запутаться. Хочу, чтобы вы стали моей женой, и вы должны это знать. У нас с братьями шестьсот сорок акров земли. Кровь наша чиста. Думаю, я мог бы вам подойти, если бы знал, чего вы хотите.

Эти слова Джозеф произнес, глядя на свои руки. А когда снова поднял глаза, увидел, что Элизабет покраснела и выглядит очень несчастной. Он поспешно вскочил.

– Кажется, я все сделал неправильно. Сейчас я очень смущен, но надо было сказать. А теперь я пойду, мисс Макгрегор. Лучше вернусь, когда оба избавимся от смущения.

Не попрощавшись, он вышел из дома, прыгнул в седло и умчался во тьму.

Горло горело стыдом и ликованьем. Выехав на берег реки, Джозеф остановил лошадь, поднялся в стременах и зычно крикнул, чтобы облегчить жар. Ему ответило гулкое эхо. Ночь выдалась очень темной. Высокий туман смягчал остроту звезд и заглушал звуки. Крик разорвал тишину и напугал его самого. Некоторое время Джозеф сидел неподвижно, ощущая, как от тяжелого дыхания вздымаются и опадают бока лошади.

– Ночь слишком невозмутима, – сказал он себе, – слишком равнодушна. Надо что-то сделать.

Он почувствовал, что время требует знака, конкретного поступка. Действие должно было объединить его с уходящим моментом, иначе этот момент просто улетит, не захватив с собой даже части его существа. Джозеф сорвал с головы шляпу и бросил во тьму. Однако этого показалось мало. Он нащупал висевший на луке седла кнут, сорвал его и с силой хлестнул по ноге, чтобы причинить себе боль. От свиста и звука удара лошадь испуганно заметалась и встала на дыбы. Джозеф бросил кнут в кусты, сжал бока лошади коленями, а когда животное успокоилось, рысью направил его в сторону ранчо. Сам же широко раскрыл рот, чтобы впустить в горло прохладный воздух.

Элизабет посмотрела на закрывшуюся дверь и подумала: «Внизу слишком большая щель. Когда подует ветер, в комнате станет холодно. Пожалуй, лучше переехать в другой дом». Она расправила юбку, провела по ней ладонью, так что ткань прильнула к ногам, подчеркнув их форму, а потом посмотрела на свои руки.

«Теперь я готова, – продолжила она начатое рассуждение. – Да, готова его наказать. Деревенщина, грубиян, простак. Никаких манер. Даже не умеет вежливо себя вести. И не понимает приличного обращения. Отвратительная борода. Смотрит в упор. А костюм просто жалок». Она задумалась о возможном наказании и медленно кивнула. «Сказал, что не знает, как надо говорить. И хочет на мне жениться. Придется всю жизнь терпеть эти глаза. Борода, возможно, жесткая, но я так не думаю. Нет, не думаю. Как мило с его стороны сразу перейти к делу! И этот костюм… Он будет меня обнимать…» Мысли своевольно блуждали. «Надо придумать, что делать». Обещавший вернуться человек оставался незнакомцем. Хода его мысли и реакции Элизабет не понимала. Она поднялась в свою комнату и медленно разделась. «В следующий раз надо будет посмотреть на ладони. Это многое прояснит». Она снова кивнула собственным мыслям, бросилась на кровать лицом вниз и расплакалась. Слезы подействовали так же бодряще и освежающе, как широкий утренний зевок. Спустя некоторое время Элизабет встала, задула лампу и придвинула к окну маленькое бархатное кресло. Поставила локти на подоконник и посмотрела в темноту. Воздух наполнился влагой тумана; освещенное окно соседнего дома предстало в ореоле тусклого сияния.

Элизабет услышала внизу, во дворе, стремительное осторожное движение и нагнулась, чтобы посмотреть, что происходит. Раздался глухой звук прыжка, шипящий, похожий на скрежет возглас, а потом хруст костей. Взгляд проник сквозь серую завесу и выхватил длинную, приземистую, похожую на тень кошку, убегающую с каким-то мелким существом в зубах. Над ее головой с писком кружила летучая мышь. «Интересно, где он сейчас, – подумала Элизабет. – Наверное, едет, и борода развевается по ветру. Вернется домой очень усталым. А я вот преспокойно сижу здесь и отдыхаю. Так ему и надо». С противоположного конца городка, со стороны салуна, приближались звуки гармоники, а вскоре нежный и безнадежный, словно усталый вздох, мужской голос запел:

– «Прекрасны Максвелтона склоны…» [3 - Популярная шотландская песня XIX века. ].

Пошатываясь, мимо проходили два человека.

– Подожди! Неправильный мотив! Забудь свои мексиканские песни. Давай заново. Опять не так! – Мужчины остановились. – Жаль, что не умею играть на твоей гармошке.

– Можете попробовать, сеньор.

– Попробовать, черт возьми! Уже пробовал, да она только ржала как лошадь.

– Ну что, сеньор, еще разок «Максвелтона»?

Один из мужчин подошел вплотную к забору, поднял голову и посмотрел в окно.

– Спуститесь, – позвал умоляюще. – Пожалуйста, спуститесь.

Элизабет сидела, боясь пошевелиться.

– Я отошлю индейца прочь!

– Сеньор, я не индеец!

– Отошлю этого джентльмена домой, если спуститесь. Я так одинок.