Неведомому Богу - Джон Стейнбек

Ночь накрыла округу плотным покрывалом. Впереди послышался тяжелый вздох; из долины прилетел ветерок и зашуршал в сухой траве.

– Где-то близко враг. Воздух недружественный, – с тревогой пробормотал Джозеф.

– Что ты говоришь, милый?

– Говорю, что погода меняется. Скоро начнется гроза.

Ветер усилился и принес протяжный собачий вой. Джозеф сердито подался вперед.

– Бенджи уехал в город. Я же сказал ему, чтобы, пока меня нет, сидел дома. Это его собака воет. Каждый раз, когда он уезжает, всю ночь не дает спать. – Он натянул поводья. Лошади сделали несколько тяжелых шагов, но тут же выгнули шеи и навострили уши. Джозеф и Элизабет тоже услышали ровный стук копыт. Лошадь скакала галопом.

– Кто-то едет навстречу, – проговорил Джозеф. – Наверное, Бенджи торопится в город. Попробую его вернуть.

Всадник приблизился и так резко натянул поводья, что лошадь едва не встала на дыбы. Хриплый голос крикнул:

– Сеньор, это вы? Дон Джозеф?

– Да, Хуанито, в чем дело? Куда спешишь?

Лошадь пронеслась мимо, а хриплый голос ответил:

– Скоро захотите со мной встретиться, мой друг. Буду ждать вас возле камня, среди сосен. Я не знал, сеньор! Клянусь, не знал! ..

Послышался глухой стук шпор. Лошадь фыркнула и ринулась вперед, вниз по склону. Джозеф выхватил из гнезда хлыст и пустил своих лошадей рысью.

Элизабет постаралась заглянуть в его хмурое лицо.

– Что случилось, милый? О чем он говорил?

Руки Джозефа мерно поднимались и опускались, крепко сжимая поводья и одновременно подгоняя лошадей. Железные обода скрежетали на камнях.

– Пока не знаю. Не зря чувствовал, что ночь плохая.

Бричка уже спустилась в долину. Лошади пытались замедлить шаг, однако Джозеф продолжал подгонять их до тех пор, пока они не перешли на неровный бег. Бричку так трясло на ухабах, что Элизабет пришлось упереться ногами в пол и обеими руками вцепиться в борт.

Теперь уже были видны строения ранчо. Фонарь стоял на куче навоза, и свет отражался от заново побеленной стены конюшни. В двух домах горел свет, и сквозь окна Джозеф увидел, как внутри беспокойно снуют люди. Как только они подъехали, во двор вышел Томас и остановился возле фонаря. Он взял поводья и погладил лошадей по шеям. На его лице застыла неподвижная улыбка.

– Быстро вернулись, – заметил он.

Джозеф спрыгнул на землю.

– Что случилось? Я встретил Хуанито.

Томас отстегнул мартингалы и пошел к крупам, чтобы ослабить лямки.

– Мы ведь знали, что однажды это произойдет. Даже обсуждали с тобой.

Откуда-то из темноты возле брички появилась Рама.

– Здравствуй, Элизабет. Наверное, тебе лучше пойти со мной.

– В чем дело? – испуганно воскликнула Элизабет.

– Пойдем, дорогая. Сейчас все объясню.

Элизабет вопросительно взглянула на мужа.

– Да, иди, – кивнул Джозеф. – Иди с ней в дом.

Дышло упало; Томас снял упряжь с мокрых лошадиных спин.

– Ненадолго оставлю их здесь, – сказал он, будто оправдываясь, и бросил упряжь через ограду загона. – Пойдем.

Джозеф неподвижно смотрел на фонарь. Потом взял его и обернулся.

– Конечно, Бенджи что-то натворил. Сильно поранился?

– Умер, – ответил Томас. – Уже два часа как мертв.

Братья вошли в маленький дом Бенджи, миновали темную гостиную и остановились в спальне, где горела лампа. Джозеф взглянул на искаженное дикой болью лицо младшего брата: зубы обнажились, сломанный нос распух. На глазах тускло мерцали монеты в пятьдесят центов.

– Через некоторое время лицо немного разгладится, – сказал Томас.

Джозеф медленно перевел взгляд на лежащий на столе, возле кровати, нож. Он воспринимал события так, словно смотрел на все с высоты. Душу наполнял странный, похожий на высшее знание, могущественный покой.

– Это сделал Хуанито? – произнес Джозеф почти утвердительно.

Томас взял нож и протянул брату, а когда тот отказался взять, снова положил на стол.

– Вонзил в спину, – пояснил он тихо. – Хуанито поехал в Нуэстра-Сеньора за пилой, чтобы укоротить рога тому драчливому быку, который так всем надоел, но слишком рано вернулся.

Джозеф отошел от кровати.

– Давай его прикроем. Что-нибудь накинем сверху. Я встретил Хуанито по дороге; он сказал, что не знал.

Томас жестко рассмеялся.

– Откуда он мог знать? Лица же не видел. Просто застал на месте и ударил. Хотел сразу сдаться, но я велел дождаться тебя. Нам предстоит суд.

Джозеф продолжал смотреть в сторону.

– Думаешь, придется вызвать коронера? Вы что-нибудь поменяли?

– Принесли домой. И еще подтянули ему штаны.

Джозеф пригладил бороду и завернул внутрь ее концы.

– А где Дженни?

– Бертон увел ее к себе молиться. Она плакала, когда уходила. А сейчас, наверное, бьется в истерике.

– Отправим ее домой, на восток, – решил Джозеф. – Жить здесь все равно не сможет. – Он шагнул к двери. – Тебе придется поехать в полицию и доложить о смерти. Постарайся убедить их, что произошел несчастный случай. Может быть, не станут проверять. Это действительно несчастный случай.

Джозеф вернулся к кровати, небрежно похлопал Бенджи по руке и вышел из дома.

Он медленно зашагал по двору туда, где на фоне темного неба чернел дуб. Подойдя, прислонился спиной к стволу и посмотрел вверх, в густую крону: среди веток мерцали бледные туманные звезды. Потом нежно провел ладонями по коре.

– Бенджамин умер, – поведал он тихо, глубоко вздохнул, а потом повернулся, залез на дерево, устроился среди мощных сучьев и прижался щекой к прохладной шершавой коре. Он знал, что мысль его будет услышана: «Теперь точно знаю, в чем заключалось благословение. Знаю, какую ношу взял на себя. Томасу и Бертону позволено иметь предпочтения и испытывать неприязнь; только я отрезан от всего. Да, отрезан. Не смогу познать ни удачу, ни неудачу. Не смогу отличить хорошее от плохого. Мне отказано даже в способности почувствовать разницу между наслаждением и болью. Все едино, и все – часть меня».

Джозеф посмотрел на дом, откуда только что вышел. Свет в окне мигал, то появляясь, то исчезая. Собака Бенджи снова завыла, а койоты вдалеке услышали вой и поддержали его безумным хохотом. Джозеф крепко обнял ствол и негромко заговорил: