Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл

Чего я совершенно не ожидала – так это чопорности, удушливости, которая сделала бы честь любой диккенсовской гостиной. Повсюду разбросаны (очень мило разбросаны) подушки с рюшами и кружевные валики, и каждая фотография в рамке покрыта благородной патиной времени. Над одной кроватью есть даже шнурок, на который обитатель квартиры мог повесить на ночь свои часы. Кабинет напротив принадлежал Марку Елизарову, зятю Ленина, служившему в пароходной компании: коричневатые обои, вместо кружев и вышивки – шахматный столик. Нагромождение вещей на некоторое время занимает меня, но потом взгляд останавливается на кокосовом орехе. “У Елизарова были контакты за границей, – поясняет хранительница. – Он привез этот орех издалека, это было настоящее сокровище”. Я беру орех в руки и слегка трясу его; пересохшая копра внутри глухо шуршит. Несчастная штуковина лежит здесь уже больше ста лет. Если бы легкомысленность не была в этой ситуации столь явно неуместна, я бы, наверное, расхохоталась.

Отсюда мы переходим в гостиную. Здание, в котором находится квартира Елизаровых, похоже на корабль, и эта комната с эркером – его нос. Если бы муслиновые шторы хоть однажды были бы раздвинуты, треугольное пространство мгновенно наполнилось бы светом. Но вместо этого здесь электрические лампы. У Ленина было к ним особое пристрастие: “Коммунизм, – сказал он однажды, – есть советская власть плюс электрификация всей страны”. Сестры, очевидно, смотрели на электричество иначе: все лампы укрыты абажурами с тяжелой бахромой. “Их сделала Анна, – объясняет хранительница, – потому что она не хотела, чтобы вредные электрические лучи влияли на здоровье ее брата”.

Ленину здесь нравилось. Легко забыть, что он был респектабельным и сравнительно состоятельным человеком – типичным представителем буржуа начала XX века; жилетки, мебельные чехлы и всё такое. На обеденном столе лежит блокнот его жены. Листая его, я удивляюсь, как Надежда Крупская вообще находила время рисовать. У них с Лениным не было детей, и Надежда Константиновна едва ли не всю энергию отдавала делу революции, но в краткие минуты отдыха бралась за свой блокнот. Страницы покрыты пухлыми детскими личиками с лентами в локонах; вот маленькие мальчики играют со щенками, вот девочка с котенком. Кажется, что мы что-то упустили в нашем знании о мире успешного революционера. Эти шалуны явно родом из спокойных, усыпляюще мирных семейств. Своему времени они не были чужды, напротив, они были как бы запелёнуты в него.

Прервав мои мысли, хранительница приглашает меня присесть. Она поднимает крышку непременного пианино (канделябры, немецкая работа, готический шрифт) и ставит на клавиши свои руки школьной учительницы. Я сижу в гостиной, где Ленин любил отдыхать в окружении всех этих безделушек и дамского рукоделья, и она начинает играть. Пианино расстроено, но я слишком захвачена происходящим, чтобы обращать на это внимание. Заглушая звуки петербургской улицы, хозяйка музея выжимает из инструмента знаменитую первую часть бетховенской “Лунной сонаты”. Играет она неплохо, однако немного приторно, с привкусом всех этих вышитых подушечек.

Утверждение, будто Ленин любил музыку, а особенно фортепьянную, кочует из книги в книгу, как и рассказы о том, что он любил детей и котят. Тот Ленин, которого я пытаюсь отыскать, не был таким нежным. Я хочу найти человека, горящего всепоглощающим, безжалостно холодным огнем. Не кружева и кокосовые орехи изменили мир. Я вижу, как он ходит взад и вперед по комнате, в нетерпеливом раздражении от этих мягких звуков. Как и шахматы, в которые он тоже любил играть, музыка отвлекала Ленина от революции.

Ничего не знаю лучше Apassionata, – сказал он однажды, – готов слушать ее каждый день. < …> Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей < …> . А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно < …>

.

Глава 1

Темные силы

Сегодня министр – завтра банкир; сегодня банкир – завтра министр. < …> На войне наживается кучка банкиров, которая держит в руках весь мир.

    В. И. Ленин

В марте 1916 года британский офицер по имени Сэмюел Хор отправился в Россию. Меньше всего он думал о социализме и революции. Если бы кто-нибудь спросил Хора, зачем он едет, он бы, наверное, пробормотал что-то вроде того, что хочет послужить Англии. Когда началась война с Германией, Хор был среди первых, кто записался в Добровольческую кавалерию Норфолкского полка, но выяснилось, что по слабости здоровья он негоден для фронтовой службы. Вместо этого 36-летний Хор был завербован сэром Мэнсфилдом Смит-Каммингом, легендарным “К”, для работы на британскую разведку в Петрограде

. Пока другие представители его класса сидели в окопах, Хор овладевал наукой шпионажа, перлюстрации и шифрования. По всей вероятности, ему приходилось также экспериментировать с изменением внешности. Новый начальник был на этом буквально помешан и заказывал свои конспиративные одеяния в театральной мастерской Уильяма Берри Кларксона на Уодор-стрит в Сохо

.

Задание, которое получил Хор, было непростым: он должен был выяснить, соблюдают ли русские союзники военное эмбарго на торговлю с Германией. Британцы были особо заинтересованы в этом вопросе: после победы в войне они надеялись продвинуться на русский рынок. А тем временем существовали опасения, что продолжающиеся торговые сношения между Россией и Германией могут служить прикрытием для шпионажа и, возможно, саботажа. В сотрудничестве с довольно хаотически работающим российским Комитетом по ограничению снабжения и торговли неприятеля Хору предстояло постоянно отслеживать пути российского импорта, игроков на этом рынке и любые жалобы на тот или иной дефицит

.

Еще одним заданием в российской столице стало составление подробного критического отчета о деятельности английской разведки. Хотя это было больше похоже на военную задачу, однако и здесь Хор получил инструкции сосредоточиться на экономическом аспекте. Руководитель русского отдела британской разведки Фрэнк Стэгг напутствовал Хора в Лондоне словами о том, что

надежные позиции в России, вероятно, дали бы возможность добывать информацию, которая была бы лакомым кусочком не только для британского правительства, но и для представителей финансовых и торговых кругов Сити

.

Эта работа требовала большого такта. Настоящими знатоками России были французы. Десятилетиями они занимали прочное положение при дворе в самых разнообразных качествах – как торговые партнеры и инвесторы, как законодатели мод и поставщики шампанского. Французские офицеры имели близкие контакты с русской контрразведкой, что в известной мере было полезно, так как к 1916 году взаимопонимание внутри Тройственного союза Антанты – Англии с Францией и их обеих с Россией – было уже недостаточно полным. В конце концов, в момент, когда по окончании войны английские экспортеры начнут продвигаться на территорию Российской империи, эти самые французы превратятся в конкурентов.