Время Волка - Юлия Волкодав

И Лёня давал списать, делал второй вариант гармонии, тащил скрипку Кате домой, где, стесняясь, отдавал её Катиной бабушке, пока сама обладательница инструмента развлекалась в кино. И упорно не замечал, что в кино она пошла не с подружками, а с Арменом.

Словом, все эти детские страсти начались в первом классе музыкалки и продолжались до седьмого, когда и произошло роковое объяснение.

Школа дружно готовилась к праздничному концерту ко Дню Великой Октябрьской революции. На Лёне, как на самом одарённом выпускнике, держалась чуть ли не половина программы – он аккомпанировал хору, играл фугу Баха из «Хорошо темперированного клавира» и ещё два этюда по мелочи. Репетиции шли ежедневно, занимая всё свободное время, но Лёня этому обстоятельству только радовался, так как Катя тоже репетировала: в концерте она исполняла отрывок из «Испанской симфонии» Лало, причём сильно фальшивила в финале. Но её преподавательница фальши почему-то не замечала, а Лёня мучился, разрываемый противоречием: любовью к чистому звуку и любовью к Катьке, этот звук из скрипки извлекающей. Когда во время генерального прогона она снова смазала концовку, он не выдержал и после репетиции подошёл к ней.

– По-ослушай, у те-ебя во-от тут неточно. – Лёня заглянул в ноты, которые Катька держала в руках. – Ви-идишь, тут соль ди-иез, а ты игра-аешь…

– А ты что, в скрипачи заделался? – вскинулась Катька, краснея, то ли от возмущения, то ли потому, что Ленька был прав. – Я же тебя не учу на пианино бряцать.

– Да-а не-ет, я про-осто слы-ышу, – опешил Лёня, не ожидавший такого отпора.

– Ты достал уже, зануда! Слышит он! Тоже мне, великий музыкант Большого Сочи! Только с тобой все и носятся, Волк то, Волк сё. Сиди вон за своим пианино и не лезь, куда не просят.

Катя прекрасно знала, что у неё неверная концовка, но правильный пассаж у неё не получался технически, и она играла, как выходит, надеясь, что никто не заметит вольной трактовки Лало. Преподавательница, древняя старушка, ветеран школы, чуть ли с не дореволюционных времён учившая детей музыке, была уже глуховата и подслеповата, дорабатывала последний год и не требовала слишком многого от учеников.

Лёня хотел что-то сказать в своё оправдание, но тут очень некстати в зале появился Армен. К тому времени его давно уже отчислили из музыкалки за неуспеваемость и теперь он приходил просто так, в гости, к немалому раздражению Лёни.

– Какие-то проблемы, Кэт? – небрежно поинтересовался он, подходя поближе.

– Никаких, – фыркнула девушка.

– Ты уверена? – Армен фривольно положил руки на талию Кати, с интересом разглядывая Лёню, будто впервые увидел.

– Ру-уки убе-ери, – прошипел возмущённый до глубины души этим наглым собственническим жестом Лёня. – Не-емедленно!

– А то что? – усмехнулся Армен. – Слушай, задохлик, шёл бы ты отсюда. Я давно жду повода тебе морду набить. Что ты всё возле Катьки ошиваешься?

– Я оши-иваюсь? Это ты оши-иваешься! Ру-уки убе-ери!

Кто кого первым толкнул, никто бы не разобрался. Взвизгнула Катька, заревел Армен, на шум подбежали ребята, уже расходившиеся после репетиции. Они даже не сразу поняли, кто сцепился, а растащив, обалдели – Лёня, тихоня Волк, против бугая Армена? Причём потери значились с обеих сторон: у Лёньки шла кровь из носа, были разбиты костяшки пальцев, а у Армена заплывал глаз.

– Я тебя закопаю, слышишь, заика? – бушевал Армен, вырываясь из рук ребят.

Лёнька молча шмыгал носом, из которого тоже капала кровь, и тяжело дышал.

– Тихо, тихо, – вмешался Женька Курочкин, дерьмовый флейтист, но видный комсомолец. – Никто никого закапывать не будет. Совсем с ума посходили? Лёня, не ожидал от тебя. Ты же пианист, посмотри на свои руки!

Но Лёня смотрел только на Катьку, которая уже отдала Армену свой платок и в упор не замечала его ранений.

– Чего вы не поделили? Ну? Лёня? Армен? Ты что вообще тут делаешь?

– Он за мной пришёл, – подала голос Катька. – А заика на него набросился.

Ребята засмеялись, слишком уж неправдоподобно звучало это, в общем-то, недалёкое от истины объяснение.

– Ладно, всё, расходитесь, – махнул рукой Курочкин. – Выясняйте отношения за пределами школы, пожалуйста! Лёня! Береги руки, через два дня концерт!

– Да-а по-ошли вы со сво-оим ко-онцертом! – прошипел Лёня, вырвался из объятий все ещё державшего его пацана и вылетел из репетиционного зала.

– И не ходи за мной, заика! – уже в спину ему крикнула Катька. – Надоел хуже горькой редьки!

После этого была легендарная попойка с Борей в бамбуковых зарослях, с последующим купанием в ледяном море и блаженное забытьё на старом топчане у печки.

Лёнька проспал школу и провалялся до обеда, пока со смены не пришла Серафима Ивановна.

– Ты чего дома? – с порога поинтересовалась она, окидывая внука цепким взглядом.

– У нас се-егодня че-етыре уро-ока то-олько, – не моргнув глазом, соврал Лёня.

– А с руками что?

Бабушка полоскалась в умывальнике и переодевалась в домашнее, не прекращая допрос.

– Да та-ак, упа-ал неуда-ачно.

– Удачнее надо падать, – припечатала Серафима Ивановна с некоторым одобрением в голосе. – А к носу надо было лёд приложить или просто холодную тряпку. Так синяк будет неделю сходить.

Лёнька про себя чертыхнулся. Торопясь к приходу бабушки привести в порядок постель и распотрошить портфель, создавая видимость посещения школы, он совсем забыл посмотреться в зеркало.

Он надеялся, что бабушка сразу ляжет спать после дежурства, но она затеяла ставить тесто.

– Капуста пропадает, пирожки хочу сделать, – пояснила она. – Если нечем заняться, иди вон капусту шинкуй.

Лёня взялся за капусту. Помогать по хозяйству ему нравилось, особенно когда дело касалось готовки. Он с удовольствием мог и картошки начистить, и даже нажарить, если бабушка уходила на сутки.

Лёня увлечённо шинковал капусту большим, остро заточенным тесаком, концентрируясь только на том, чтобы не попасть по пальцу. Вот отличное занятие. И, главное, можно молчать.

– А, кстати, тебе разве на репетицию не надо? – вдруг спохватилась бабушка, накрывая таз с тестом чистым полотенцем.

– Не-е на-адо, – буркнул Лёня.

– У вас же вроде концерт на днях?