Время Волка - Юлия Волкодав

Когда Вера Исааковна успела поговорить с бабушкой, Лёня не знал. Но через несколько дней после того случая в доме Борьки Серафима Ивановна, пораньше освободившаяся с работы, высунулась в окно и как обычно рявкнула на весь двор:

– Леонид, домой зайди немедленно!

Лёня иногда представлял, что на своих пациентов бабушка так же рявкает и они только от этого и выздоравливают – как по команде. Пришлось бросить начатое занятие – он сосредоточенно обдирал финиковую пальму. Финики у них всё равно не вызревали, а недозревшие плоды были отличными боеприпасами для рогаток. Домой явился грязный, весь обсыпанный пальмовой требухой.

– На что ты похож! – всплеснула руками бабушка. – Мыться немедленно! Мы пойдём в одно важное место.

Пока Лёня полоскался под рукомойником, он гадал, в какое такое важное место они с бабушкой должны пойти. Если бабушка надевает пиджак с наградами, значит, место действительно важное.

Он начал догадываться, когда они свернули с Ворошиловской и стали спускаться вниз, к Курортному проспекту, но не смел поверить своему счастью. И только когда впереди показалось жёлтое двухэтажное здание, он спросил:

– Ба-аб, а мы что, в му-узыкальную шко-олу идём?

– Идём, – буркнула бабушка. – Постарайся не заикаться. Если тебя будут о чём-то спрашивать, говори медленно, спокойно.

Но говорить ему особенно и не пришлось. С преподавателем, смешным коротышкой с торчащими во все стороны седыми волосами, тоже фронтовиком, беседовала бабушка за закрытыми дверьми. Потом коротышка позвал Лёню, маявшегося в коридоре. В комнате стояло пианино, совсем не похожее на Борькино, коричневое, полированное, как бабушкино трюмо, перед которым она причёсывалась. Эта полировка очень Лёне не понравилась, она как-то упрощала инструмент, делала его обычным предметом мебели.

– Ну иди сюда, Лёня Волк, – доброжелательно проговорил коротышка. – Скажи, ты хочешь заниматься музыкой?

Лёня кивнул.

– Отлично, отлично, – потёр коротышка руки. – Когда у ребёнка есть желание, это самое главное. Вы понимаете, Серафима Ивановна, они все сейчас хотят играть в войну и купаться в море. Никто не хочет играть на инструменте. А вот раньше, я помню…

Но он сам себя оборвал, решив не ударяться в воспоминания.

– Лёня, я прохлопаю тебе ритм, постарайся повторить.

И смешной дяденька несколько раз ударил в ладоши с разным интервалом. Лёня подумал, что над ним подшучивают. Но коротышка вопросительно на него смотрел и ждал. Пожав плечами, Лёня без малейшего усилия повторил хлопки. Он искренне не понимал, какое они имеют отношение к музыке.

– Замечательно! – Коротышка прямо расцвёл. – Ну, петь я тебя не прошу, да? Как же нам слух проверить? ..

– Я-а лю-юблю пе-еть, – неожиданно подал голос Лёня. – Я-а в го-оспитале пе-ел.

Дяденька растерялся. Серафима Ивановна уже успела ему рассказать, что мальчик заикается, но не упомянула, что он может петь. Не сочла нужным. Она вообще с неохотой вспоминала Лёнины концерты в госпитале, считая их баловством.

Всё это время Лёня не сводил глаз с пианино. Оно хоть и было неправильное, не такое, как у Борьки, но на нём ведь тоже, наверное, можно играть? Ему очень хотелось попробовать.

– Ну, спой нам что-нибудь, – предложил дяденька. – Какую песню ты знаешь?

– Про ка-артошку, – выдал Лёня. – Мо-ожно с му-узыкой? Та-ак кра-асивее.

– Хорошо, давай я тебе подыграю.

Дяденька собрался было сесть за инструмент, но Лёня его опередил.

– Я са-ам.

Ему хотелось проверить, получится у него ещё раз сыграть «картошку» или нет. Вроде вот с этой клавиши начинается.

– Как под гор-кой под го-рой тор-го-вал му-жик зо-лой.

Руки проворно перемещались по клавиатуре, и от того, что получалось, Лёня сам приходил в восторг. Одна нотка закралась неправильная, забыл, какую клавишу нужно нажимать, но, услышав не тот звук, Лёня мотнул головой и тут же исправился.

– Так, а что же вы мне говорите, что ребёнок никогда не играл? – возмутился дяденька.

– Да у нас даже инструмента нет! – Серафима Ивановна и сама была поражена. – Это он у соседского мальчика набрался.

– Все бы так набирались! – хмыкнул коротышка. – Занятия по средам и пятницам, Лёня, с четырёх часов. Найдёшь класс Ильи Степановича, это я. Запомнил? И нотную тетрадь принеси.

Нотной тетради у Лёни не было, но по дороге домой они зашли в магазин «Канцтовары» и купили тетрадь. Обычную, в клеточку, нотной в магазине не нашлось. Но потом, дома, он аккуратно, по линеечке начертил нотный стан, а в начале каждой строчки старательно вывел скрипичный ключ – скопировал по памяти из тетрадки Бори. А ещё Лёне купили мороженое, которое бабушка вручила ему молча, но он понял, что это она его похвалила как могла.

Леонид Витальевич подзабытым, а когда-то таким привычным движением размял кисти, ладонью одной руки отгибая назад пальцы другой, насколько хватило растяжки, а потом начал «играть» на одеяле полонез Огинского. «Прощание с Родиной». Руки помнили, перед глазами возник нотный лист, исписанный убористым почерком, – ноты в его детстве были великой ценностью, одна отпечатанная книжка на класс, и ученики переписывали новое произведение, которое предстояло разучить, каждый себе в самодельные разлинованные тетрадки. Впрочем, ему это было даже удобно – он так лучше запоминал. Потом стоило пару раз сыграть, и он уже знал мелодию наизусть. Оставалось только отработать технику, сложные места.

Сейчас с техникой уже проблемы. Музыка ревнива и измен не прощает. Если не заниматься хотя бы несколько месяцев, теряешь львиную долю наработанных навыков. А сколько лет он уже не играл? Аккомпанирование себе не в счёт, три аккорда современной песни может сыграть и второклассник музыкальной школы.

«Па-ра-ра-ра-ра ра-ра-ра-ра, та-да-та-там та-та-та-там…» Мелодия звучала в голове, а вот напеть он её не мог. Прямо как тогда, в детстве. Нет, ещё хуже.

В музыкальной школе его постоянно хвалили. Илья Степанович нарадоваться не мог на талантливого ученика, приводил его в пример неуспевающим: вот, мол, мало того что пришёл в середине года и вас, неучей, догнал, так ещё и без своего инструмента умудряется заниматься.

Своего инструмента у Лёни не было до четвёртого класса, поэтому он приходил в музыкальную школу не только по средам и пятницам, но и по всем остальным дням. Илья Степанович всегда находил для него свободную аудиторию, и на очередной казённой «Ласточке», морщась от плоского звука конвейерного, «доступного для народа» инструмента, Лёня разучивал какую-нибудь фугу Баха. Зато настоящим удовольствием было сыграть выученное на «Бехштейне» в доме Карлинских. Вот там был настоящий звук, там Бах звучал в полную силу на радость Вере Исааковне, тайком утирающей слёзы умиления. Что интересно, Борька не завидовал, искренне радовался успехам приятеля. А ещё больше радовался, что его собственные занятия музыкой прекратились – мама просто махнула на него рукой, видимо, почувствовав разницу потенциалов. И за это Борька был особенно Лёне благодарен.