Удивительные создания - Трейси Шевалье

Папа охотился с помощью длинного шеста, которым тыкал среди камней, чтобы ему не приходилось нагибаться. Он научился этому у мистера Крукшенкса, своего друга, который первым просветил отца насчет антиков. Он бросился с Пушечного утеса позади нашего дома, когда мне было всего три года. Папа сказал, что у него было слишком много долгов и даже антики не могли поправить его положение. Не скажу, чтобы папа чему-то научился на ошибке мистера Крукшенкса. Папа всегда мечтал найти скелет допотопного чудища, который позволил бы расплатиться со всеми нашими долгами. Многие годы мы находили зубы, и позвонки, и то, что мы полагали ребрами, а также забавные маленькие костяные ромбики, похожие на зерна пшеницы, и другие кости того животного, о котором мы не могли думать иначе, как об огромном звере вроде африканского крокодила. Однажды, когда я чистила для мисс Элизабет антики, она показала мне рисунок такого крокодила. У нее была книга со множеством рисунков всех древних животных и их скелетов, которую написал один француз по фамилии Кювье.

Папа охотился реже, чем мы, потому что ему надо было заниматься изготовлением шкафчиков, однако он тоже выходил на берег, как только предоставлялась такая возможность. Антики ему нравились больше, чем шкафы, и это огорчало маму, потому что заработок от продажи окаменелостей был непредсказуемым, а поиски уводили его далеко от Кокмойл-сквер и от семьи. Наверное, она подозревала, что он предпочитает пребывание в одиночестве на берегу, чем в доме, полном орущих детей. Мама никогда не выходила на пляж, разве только чтобы строго отчитать папу, если он отправлялся туда в воскресенье и пропускал воскресную службу. Но это его не останавливало, хотя он и согласился не брать с собой на берег по воскресеньям меня и Джо.

Кроме нас, в окрестностях был всего один торговец антиками: престарелый трактирщик Уильям Локк, который работал в «Куинз армз» в Чармуте, где кучера дилижансов, курсировавших между Лондоном и Эксетером, меняли лошадей. Уильям Локк обнаружил, что может продавать окаменелости пассажирам, пока они разминают ноги и озираются по сторонам. Поскольку окаменелости считались антиквариатом, или антиками, в округе его прозвали Адмиралом Антиком. Хотя он находил и продавал антики многие годы – дольше даже, чем папа, – при нем никогда не было молотка: он поднимал то, что лежало прямо под рукой, или же выкапывал окаменелости небольшой лопатой, которую носил с собой. Он был грязным старикашкой, бросавшим на меня странные взгляды. Я его сторонилась.

Время от времени мы видели Адмирала Антика на пляже, но, помимо нас, на берегу не было других охотников за антиками, пока в Лайм не приехала мисс Элизабет. По большей части я отправлялась на поиски с Джо или с отцом. Но иногда выходила на пляж и с Фанни Миллер. Она была моей ровесницей и жила чуть выше по реке, протекающей через Лайм, за ткацкой фабрикой, в районе, который мы называли Джерико. Отец ее был дровосеком, у которого папа покупал древесину, мать работала на фабрике, и Миллеры, как и мы, были прихожанами конгрегационалистской церкви на Кумб-стрит. В Лайме было полно нонконформистов, хотя там имелась и обычная церковь Святого Михаила, священник которой не оставлял попыток переманить нас обратно. Но мы, Эннинги, туда не ходили – гордились тем, что мыслим иначе, чем приверженцы традиционной Англиканской церкви, пусть даже я не могла определенно сказать, в чем состоят различия.

Фанни была хорошенькой – маленькой, хрупкой, белокурой, – и я завидовала ее голубым глазам. Мы часто потихоньку играли с ней во время воскресных служб, когда становилось скучно, и, бывало, бегали вверх и вниз по реке, гоняясь за корабликами, которые делали из дощечек и листьев, или собирали водяной кресс. Хотя Фанни всегда предпочитала реку, иногда она бродила со мной по пляжу между Лаймом и Чармутом, но никогда не заходила дальше Блэк-Вена – ей казалось, что этот утес выглядит зловеще и с него ей на голову могут посыпаться камни. Мы строили замки из песка или искали в скальных пластах крошечных моллюсков, которых у нас называли лягушатами. В то же время я не упускала из виду и антики, так что для меня это никогда не было просто игрой.

Фанни любила красивые вещицы: куски матового кварца, полосатые камушки с вкраплениями пирита. Она называла их своими драгоценностями. И с удовольствием находила эти сокровища, но никогда не прикасалась к древним аммикам и белликам, хотя и знала, что они мне нужны. Она их боялась. «Мне они не нравятся», – говорила она с содроганием, причем никогда не объясняла толком почему; разве что, если я на нее нажимала, лепетала что-нибудь вроде: «Они противные» или «Мама говорит, что их разбросали злые волшебники». По ее словам, морской еж – это хлеб волшебников, и если положить его на полку, то молоко скиснет. А я рассказала ей, как учил меня папа: мол, аммики – это змеи, лишившиеся голов, беллики – молнии, которые сбрасывает на землю Бог, ну а грифеи – когти самого дьявола. Это испугало ее еще больше. Я-то понимала, что это всего лишь досужие россказни. Если бы дьявол потерял столько когтей, то у него должно было быть множество рук и ног. Ну а если бы из молнии могло получиться столько белликов, то ей пришлось бы длиться целый день. Но Фанни не могла представить себе такого, и ее никак не оставлял страх. Мне очень часто приходилось встречать таких же людей – боящихся того, чего они не понимают.

Но я любила Фанни, потому что в те времена она была единственной настоящей моей подругой. Нашу семью в Лайме не очень-то жаловали: интерес отца к окаменелостям представлялся людям странным. Даже маме, хотя она всегда защищала его, если слышала всякие толки о нем на городском рынке или возле церкви.

Но с Фанни мы расстались. Она так и не стала моей подругой, как бы много красивых камней ни приносила я ей со взморья. Дело было не только в том, что Миллеры с подозрительностью относились к окаменелостям, – с той же подозрительностью они относились и ко мне, особенно после того, как я стала помогать сестрам Филпот, над которыми подтрунивали все в городе: мол, настолько уж капризны эти лондонские дамочки, что не в состоянии выйти замуж даже в Лайме. Фанни ни за что не пошла бы со мной, если бы я отправилась на взморье с мисс Элизабет. Она все больше и больше злила меня, отпуская замечания насчет костлявого лица мисс Элизабет и дурацких тюрбанов мисс Маргарет, при этом указывая на то, что и у самой меня башмаки дырявые и под ногтями – глина. Я начала обижаться на нее. Подруги так не поступают.