Мир вашему дурдому! - Татьяна Луганцева

– Пятьдесят тысяч, – сказала Муза, судорожно соображая, где взять такие деньги. – Примерно по шестнадцать тысяч шестьсот шестьдесят шесть рублей за кандидата…

Ольга Юрьевна оставалась неумолима.

– Пятьдесят тысяч – и реальный шанс стать счастливой. Трое проверенных кандидатов, не больные, психически устойчивые, не алкоголики. А это тройной шанс! Разве он не стоит пятидесяти тысяч? – не отступала Туманова.

– Стоит, наверное. А если я никому не понравлюсь? – сомневалась Муза.

У Ольги Юрьевны даже щека дернулась.

– Вы что? Совсем уже, что ли? Ну, это уж, милочка, от меня никак зависеть не будет! Я не пойду с вами на свидание, это точно. Женщина сама должна уметь заинтересовать мужчину, кокетничать, увлечь, понравиться. Я должна вас учить этому в ваши-то годы? !

– Нет, – согласилась Муза. – Правда, я думаю, что ничего страшного в моем возрасте нет. По европейским меркам я еще девчонка. Там рожают сильно после сорока.

– Вот и ехали бы в Европу! Короче! С меня три нормальных мужика, а с вас – адекватное поведение при встречах, – хлопнула папкой по столу Ольга Юрьевна, словно ставя точку.

Возвратившись домой, Муза выпила чашечку чаю, отдохнула и решила принять предложение хозяйки брачного агентства. Пятидесяти тысяч у нее не было, для нее это были большие деньги. Но, приняв решение, она заложила золотые цепочку, подвеску и еще кое-что, а также сняла все свои сбережения, набрала нужную сумму и снова отправилась в брачную контору.

– Вот и молодец! Это – правильно! – расплылась в улыбке госпожа Туманова. – Конечно, всем поначалу кажется дорого, а потом средства находят, потому что надеются на лучшее, и вы надейтесь.

– Да, я буду надеяться, – кивнула Муза, словно в фильме «Одиноким предоставляется общежитие».

– А вы лучшие свои фотографии принесли? – снова включила цепкий взгляд Ольга Юрьевна и принялась рассматривать предложенные фотокарточки. – Нет, нет и еще раз нет. Нужны профессиональные. Ну, что это за вид? Здесь пятна на лице. Здесь какие-то прыщи. Вот здесь взгляд, который не любят мужчины.

– Это какой? – не выдержала Муза.

– Вот такой вот! Суровый и надменный! Неудачное фото просто! И вот на этой фотографии тоже взгляд плохой, но по другой причине. Он какой-то жалостливый, как у побитой собаки. На несчастье мужчины тоже не клюнут. Только красота, бодрость, сексуальность и энергия благополучия! Мужчины в возрасте боятся проблем, их у них уже было очень много, они хотят отдыха и развлечений! Это я точно знаю! Слушайтесь меня! Я в этом деле профи!

После таких убедительных доводов Музе пришлось заплатить за профессиональную фотосессию – еще десять тысяч. Женихов на горизонте пока видно не было, а ее уже ободрали как липку.

Новые снимки от фотографа устроили Ольгу Юрьевну и совсем не устроили Музу. Она просто была в шоке. Снимки отретушировали так, что и мать родная не узнала бы. Напряженное лицо, густо накрашенные глаза, губы и грудь, увеличенные в фотошопе. По всей видимости, у фотографа было весьма своеобразное представление, как должна выглядеть женщина, которая может понравиться мужчинам так, что они захотят пойти с ней на свидание.

В общем, Муза получилась вульгарной, не похожей на себя и вообще ужасной, и это за такие-то деньги! Но спорить с Ольгой Юрьевной было абсолютно бессмысленным занятием, Муза сдалась.

– Ладно, но человек, придя на встречу со мной, сильно разочаруется, – вздохнула Муза.

– Вы не понимаете, что ли? Весь смысл – чтобы вообще пришел! А там уж вешайтесь на шею, как можете! Хотя кому я говорю… что вы можете? – покачала головой Туманова, чем вогнала Музу в еще большее уныние.

Еще новоиспеченную подопечную Тумановой смущал один факт – Муза узнала, что самой Ольге Юрьевне сорок пять лет, а ее мужу всего двадцать восемь. И тогда Муза задумалась: почему Туманова себе нашла молодого, а ей предлагает пожилых? Как ни странно, но после встречи с Григорием Георгиевичем Муза поняла, что она тоже хочет, извините, секса… А озабоченного дедушку ей не надо, да и сиделкой работать она не собиралась…

Глава 6

Муза решила побеспокоить подругу.

– Настя, ты можешь одолжить мне несколько тысяч? – спросила она по телефону. – Сколько можешь, я всё отдам.

Муза никогда не просила ни у кого денег в долг, считая это верхом неприличия. Вроде Настя была ей не чужой, но даже у нее Музе было стыдно одалживаться.

– Конечно, дам! Десять тысяч вот есть… прямо сейчас. Хватит? Могу перезанять для тебя! – тут же откликнулась Настя.

– Нет, что ты! Конечно, хватит. Мне даже меньше хватит, а то потом много отдавать, опять без денег буду! И так в долгах как в шелках, – вздохнула с облегчением Муза.

– У тебя что, совсем плохо с деньгами? – уточнила Настя.

– Да, я вот без денег… Как-то так получилось…

– Я поняла! Чего же ты молчишь? Небось, есть нечего? Хочешь, я продукты привезу? – забеспокоилась подруга. – Бедственное положение!

– Да что ты! Не беспокойся! У нас с мамой всегда есть крупа и макароны… с голода мы не умираем.

– Ну точно – совсем плохо! – ахнула Настя. – Бедная ты, бедная!

– Я не бедная, спасибо тебе, – ответила Муза, сдерживая слезы, но, повесив трубку, внезапно осела на диван и зарыдала.

Ее прорвало внезапно, моментально, словно плотину. Она обхватила голову руками, и слезы полились ручьем. В комнату ворвалась мама и бросилась к Музе.

– Доченька! Господи, что случилось? ! Маленькая моя, почему ты рыдаешь? Кто обидел? Не заболела? !

Муза понимала, что ей не следует расстраивать маму, но совершенно не могла остановиться. Слезы просто душили ее. Ей стало жалко себя до чертиков. Она вдруг почувствовала острую жалость к себе, прямо до отчаяния. На самом деле, большая и лучшая половина жизни уже была прожита, впереди маячили пенсия, болезни, старость – далеко не самая лучшая часть жизни, а попросту – ее остаток, который по возможности надо было прожить достойно, а у нее и это не получалось. А ведь самым главным для нее было состояться как женщина, то есть создать семью, быть любимой и любить. Этого в жизни Музы не было, не сложилось. Второе, главное предназначение женщины, плавно вытекающее из первого, – стать матерью, и этого тоже в жизни Музы не получилось. Она всегда об этом думала, не забывала, просто не говорила вслух. А зачем говорить, если это причиняло невыносимую боль? Она не состоялась – факт неоспоримый и ужасающий.