Нежней не бывает - Вера Павлова

        Лирическим сопрано соло спето

        дедушке Со святыми упокой.

* * *

        Стрекоза штрихует воздух

        сикось-накось, кое-как.

        Водомерка мерит воду,

        чтоб скроить с искрою фрак.

        Паучок висит, корячась.

        Угодила мошка в глаз.

        Скоро я совсем растрачу

        детства золотой запас.

* * *

        Все половые признаки вторичны,

        все жгутики твои, мои реснички.

        Пути окольны, речи околичны,

        тычинки-пестика, бочки-затычки.

        Яйцо вторично, курица тем паче.

        Хочешь – кудахтай, хочешь – кукарекай.

        Хочу. Кудахчу. Не хочу, но плачу,

        придаток, полуфабрикат, калека.

* * *

        Принимая удар как награду,

        принимая награду как груз,

        я ищу предпоследнюю правду,

        потому что последней боюсь.

        Только тают последние силы,

        только не с чем сверить ответ.

        Вот у Рильке была Россия.

        У меня и этого нет.

* * *

        Во взгляде грустная бодрость,

        а в голосе бодрая грусть.

        Отыгран безумный возраст

        прелюдий с листа наизусть.

        Откуда ты, тихая сила,

        отчаянная простота?

        Я всё, что учила, забыла.

        Но лучше читаю с листа.

* * *

        Подмышки пахнут липой,

        чернилами – сирень.

        Когда бы мы могли бы

        любиться целый день

        подробно и упруго

        и к вечеру раз пять

        друг друга друг на друга,

        как пленных, обменять! ..

* * *

        Смысл жизни младше жизни

        лет на тридцать – тридцать пять.

        Полагается полжизни

        ничего не понимать.

        А потом понять так много

        за каких-нибудь полдня,

        что понадобится Богу

        вечность – выслушать меня.

* * *

        Прядётся, прядётся, прядётся

        корявыми пальцами нить.

        Придётся, придется, придётся

        родителей похоронить.

        Эй, вечность, ты все еще в детской

        иль перебралась на вокзал?

        Везёт Тебе, царь Иудейский! –

        Ты этого страха не знал.

* * *

        Чёрное с утра примерять,

        пару блузок переменить…

        Сколько ни учись умирать,

        не научишься хоронить.

        Сколько ни учись горевать,

        не научишься говорить:

        Примите мои соболезнованья, – и кивать,

        если станут благодарить.

* * *

        Нежность не жнёт, не сеет,

        духом святым сыта.

        Что же она умеет?

        Только снимать с креста.

        Тут не нужна сила –

        тело его легко

        настолько, что грудь заныла,

        будто пришло молоко.

* * *

        Выпьем воды летейской на брудершафт,

        я из твоих, а ты из моих ладоней,

        и осмотримся, как изменился ландшафт.

        Изменился. Стал еще монотонней.

        И пойдём по трупам забытых дней,

        освещённые тусклым отблеском славы…

        Если дух действительно плоти сильней,

        как же ему не совестно мучить слабых?

* * *

        Писали родину с заглавной,

        писали Бога со строчной,

        ведо? мы Ольгой Николавной

        с Ириной Александровной.

        Вотще мы Родине молились

        и втуне получили пять.

        Все правила переменились.

        Бог знает, как теперь писать.

* * *

        В дневнике литературу мы сокращали лит-ра,

        и нам не приходила в голову рифма пол-литра.

        А математику мы сокращали мат-ка:

        матка и матка, не сладко, не гадко, – гладко.

        И не знали мальчики, выводившие лит-ра,

        который из них загнётся от лишнего литра.

        И не знали девочки, выводившие мат-ка,

        которой из них будет пропорота матка.

* * *

        Утёнок был гадок и гадко-прегадко одет,

        с худыми ногами и длинною тонкой косою.

        Лишенный особых царевно-лебяжьих примет,

        он громко, нахально, прилюдно гнушался собою.

        Открылось утёнку, что все, поголовно, скоты,

        что радости нет и, наверное, больше не будет.

        И страх темноты перевешивал страх высоты.

        И больно чесались невылупившиеся груди.

* * *

        Влюблялись друг в друга по кругу,

        по росту, по списку в журнале,

        отбив у подруги подругу,

        доверие класса теряли,

        кричали на пьяного папу

        и хлебом кидались в столовой,

        и только ленивый не лапал

        под лестницей Нинку Хапкову.

* * *

        Приап приходит раньше, чем Эрот.

        Войдёт в вагон. Ширинку расстегнёт.