Не отрекаются любя - Вероника Тушнова

        Я помню: приоткрыла дверь,

        и луч дрожит на этой двери…

        Мне только, может быть, теперь

        понятной стала та потеря.

Осень

        Нынче улетели журавли

        на заре промозглой и туманной.

        Долго-долго затихал вдали

        разговор печальный и гортанный.

        С коренастых вымокших берез

        тусклая стекала позолота;

        горизонт был ровен и белес,

        словно с неба краски вытер кто-то.

        Тихий дождь сочился без конца

        из пространства этого пустого…

        Мне припомнился рассказ отца

        о лесах и топях Августова.

        Ничего не слышно о тебе.

        Может быть, письмо в пути пропало,

        может быть… Но думать о беде –

        я на это не имею права.

        Нынче улетели журавли…

        Очень горько провожать их было.

        Снова осень. Три уже прошли…

        Я теплее девочку укрыла.

        До костей пронизывала дрожь,

        в щели окон заползала сырость…

        Ты придешь, конечно, ты придешь

        в этот дом, где наш ребенок вырос.

        И о том, что было на войне,

        о своем житье-бытье солдата

        ты расскажешь дочери, как мне

        мой отец рассказывал когда-то.

Костер

        Чахлый лес, сквозной, багряно-рыжий,

        заткан солнцем вдоль и поперек.

        Как сейчас я этот полдень вижу,

        красный от брусники бугорок.

        Корчится атласная берёста

        на почти невидимом костре.

        Мне с тобою весело и просто,

        как девчонке, школьнице, сестре.

        Наверху негреющая просинь,

        зябких листьев вековечный спор.

        Мы придем на будущую осень

        в эту рощу разложить костер.

        А на осень бушевала буря.

        Ты вернулся без меня, один.

        Потерялся в непривычном гуле

        лепет перепуганных осин.

        И в шинели серой, с автоматом

        у березовых атласных ног

        ты прилег за круглый и примятый

        красный от брусники бугорок.

        И пошли, пошли пути-дороги

        колесить на тысячи ладов.

        И стоишь теперь ты на пороге

        незнакомых прусских городов.

        Верно, скоро выйдет срок разлуке.

        И, придя в знакомые места,

        отогреем мы сердца и руки

        у родного русского костра.

Тропинка

        Ночами такая стоит тишина,

        стеклянная, хрупкая, ломкая.

        Очерчена радужным кругом луна,

        и поле дымится поземкою.

        Ночами такое молчанье кругом,

        что слово доносится всякое,

        и скрипы калиток, и как за бугром

        у проруби ведрами звякают.

        Послушать, и кажется: где-то звучит

        железная разноголосица.

        А это все сердце стучит и стучит –

        незрячее сердце колотится.

        Тропинка ныряет в пыли голубой,

        в глухом полыхании месяца.

        Пойти по тропинке – и можно с тобой,

        наверное, где-нибудь встретиться.

«Песня моя, куда ты ушла…»

        Песня моя, куда ты ушла,

        где мы расстались с тобой?

        Сыпятся звезды, зреет шашла,

        грозен осенний прибой…

        Дымные космы по ветру клубя,

        мчится вдоль берега он.

        Как мне тревожно, песня моя,

        радость не в радость мне без тебя,

        сон без тебя не в сон.

        Может быть, ты залетела туда,

        где обнимается с небом вода?

        Может, скитаешься в диких камнях?

        Спишь, можжевельник шершавый обняв?

        Может, ты видишь такое во сне,

        что никогда не привидится мне!

        Может, ты снова шагаешь в поход,

        гибнешь в беззвездную, в ту

        страшную полночь под Новый год

        в Феодосийском порту?

        Медленно тянется дней череда

        пугающей пустоты…

        Песня моя, а вдруг навсегда

        меня покинула ты?

        Рамы пускаются в пляс на ветру,

        стекла бросает в дрожь…

        Я не засну и дверь не запру –

        а вдруг ты сегодня придешь?

«Еще шуршат, звенят и шепчут капли…»

        Еще шуршат, звенят и шепчут капли,

        с листвы катясь в пахучую траву.

        И каждый звук в молчанье сада вкраплен,

        как зерна звезд в ночную синеву.

        Перед окном черемух горьких чащи,

        как будто вниз упали облака.

        На этот мир цветущий и звенящий

        я не могу смотреть издалека.

        Мне мало звезд – десятков, сотен, тысяч.

        Моя тоска тревожна и остра.

        Я так хочу хотя бы искру высечь

        для твоего неяркого костра.

        Далекие лучистые кристаллы.

        Холодные небесные огни.

        Мне мало звезд, мне лучших песен мало,