Эффект бумеранга. Часть вторая - Виктория Падалица

– Все, что предложишь. – я не удержала марку обиженной и растянулась в блаженной улыбке. Ура, я скоро поем! – А какой выбор?

– Так… есть колбаса, какой-то десерт белый, видимо, со сливками, пицца замороженная точно была, где-то ее видел…

– Колбасу и десерт.

– Заказ принят, мадам.

Пока Роман сооружал все новые и новые бутерброды, а я их с аппетитом жевала, с не меньшим аппетитом и восхищением глядела на него. Завидую тому, как искусно Роман обращается с ножом: все кусочки у него выходят аккуратные, одинаковые, и хлеб тонкими ровными пластами, как покупной нарезанный. А для красоты он сверху тонкий кусочек огурца кладет, ленточка прям зеленая опоясывает бутерброд, как суши.

Я так прекрасно не смогу повторить. Либо у Романа ножи острее моих, ведь я, сколько себя помню, всегда отрезаю косые шмотки толщиной в сантиметр минимум, либо у меня руки не с того места растут.

– Роман, а почему ты не знаешь, что у тебя за десерт в холодильнике?

– Потому что я люблю шоколад и только шоколад. – охотно пояснял Роман, укладывая в тарелке еще один «сушиброд». – А моя домработница пытается подсунуть мне ту стряпню, где напрочь отсутствует шоколад. Как по мне, если в выпечке нет шоколада, тогда это дрянь, а не выпечка. От сладкого нужно получать и моральное удовольствие, а не бездумно его поглощать, чтобы набить желудок. Простое печенье я есть не стану никогда, а вот если в нем присутствуют кусочки шоколада, слопаю за милую душу. А ты любишь шоколад, Дарья?

– Люблю, но знаю, что от шоколада портятся зубы.

– Да что ты говоришь? От всех сладостей одинаково портятся зубы, но зубы можно вставить новые и продолжать есть сладости, если жить без них не можешь. У меня пока ни один не выпал. И, вроде бы, не собирается. Что ты молчишь о главном, Дарья? Наешься, или еще парочку нарезать?

– Мне хватит. Еще на невкусный десерт надо место оставить. Кажется, это Наполеон.

– Сомневаюсь. Скорее, сливочный пудинг с печеньем под низом. Наполеон я бы не оставил, признаюсь. А ты запоминай, что я люблю, а что нет. Это единственная сладкая вещь, которую я признаю, помимо шоколада. Ну как тебе кухня? Будешь на такой готовить?

– А тут еще и готовить можно? Я думала, нужно просто смотреть, диву даваться да людям показывать за отдельную плату.

– Ну конечно, это кухня, а не музей. Вот переедете ко мне с Ариной, и будешь тут хозяйничать. Домработницу я уволю, а ты сама все делай. Жена есть жена. Арина как? Мне показалось, что по голосу она простыла.

Роман общался с Ариной? Почему я об этом не знаю? И когда это он успел?

– Вроде не болеет. Так ты звонил мне домой?

– Звонил, да. Светлана Васильевна разрешила тебе переночевать здесь и строго наказала, чтобы я тебя не отпускал до понедельника. Так зачем ты ко мне приехала на самом деле?

– Не спрашивай. Все равно не отвечу. По крайней мере, сейчас.

– Ладно. Тогда доедай, а я пойду пока в зале приберусь. Барсик тебе компанию составит. Барсик, ты где?

Толстозадое животное с чудовищной одышкой примчалось тут же, будто сторожило выход из кухни и ждало, когда Роман его пригласит.

– Мне кажется, этому обалдую пора на диету переходить без соли и без сахара. В смысле, траву есть и водичкой запивать.

– Барсик, слышишь, что мамка твоя говорит? На диету надо тебя сажать, обалдуй. – Роман присел на корточки и принялся трепать кота за мохнатые расплывшиеся щеки. – Какая диета? И ты не обалдуй ничуть. Умничка ты моя, просто мамка твоя еще об этом не знает. И так, бедняга отощал, пока меня не было. Скучал по мне, мой хороший. Узнал, кто это? – он кивком указал на меня, и кот обернулся. Удивительно умное животное. Оно, что, русский язык понимает? – Эта красивая женщина мамкой твоей будет. Пойди мамке покажи, как легко ты летаешь птичкой. Дарья, ты умеешь свистеть?

– Нет! – сквозь смех бросила я.

Я буду мамкой этого толстозадого? Приятно, конечно, слышать, что Роман доверяет мне такое ответственное дело. Но еще больше кажется, что Роман делает это ради того, чтобы избавиться от укротительницы Вики, которая ему порядком осточертела, и заменить ее мною, то бишь, бесплатной рабыней его рыжего высочества, которое очень любит ласку.

– Эх, Барсик, не умеет твоя мамка свистеть. Не беда, научится. Кажется, она тебя колбаской хочет угостить. Иди к мамке и попроси. Но только по-хорошему. Вежливо попроси.

И как Роман умудряется говорить такое всерьез? Обхохочешься с него и его кота. Как же приятно находиться в его доме. У них здесь весело и нет склок. Не то, что у меня. Уютно здесь, тепло, сухо. И воздух будто пропитан спокойствием и гармонией.

Роман подтолкнул эту мохнатую тушу, и она вальяжно пошла на меня. Подойдя к соседнему табурету, туша попыталась запрыгнуть на него, но незамедлительно и с грохотом шлепнулась на бок.

– Помоги ребенку, мамка. – подтрунивал надо мной Роман, но его голосе не было сарказма. Это подтрунивание было похоже на заигрывание. – Не сиди сложа руки.

Ну ладно, подыграю и я этим двум чокнутым мужчинкам.

– Давай помогу тебе, ребенок ты бедненький.

Усадила я кота на табурет. Он сидит и смотрит на колбасу, которая лежит в тарелке. Кинула ему кусочек на пол. Он поглядел на этот кусок, носом покривил и снова на меня таращится. Я ему еще кинула.

– Дарья, нежнее. – Роман ласково глядел на меня и безмятежно лепетал. Кажется, он счастлив меня здесь видеть. – Еще нежнее. Попробуй с рук ему дать. Барсик с пола не ест.

Ничего себе, принц избалованный! С пола Барсик не ест. Да где это видано? Вон, коты и с мусорника едят, и с земли! А этого нахалюгу с пола стерильного жрать не заставишь! Ну погоди, Барсик, вот перееду я сюда, наступят для тебя тяжелые времена.

Только Роман вышел, я ехидно хихикнула и столкнула жирдяя с табурета. Потом отвернулась от него, изображая, что обиделась. А он, кажется, тоже обиделся на меня, но по-настоящему: зашипел и пошел прочь из кухни, к сырокопченой колбасе так и притронулся.