Иван, Кощеев сын - Константин Арбенин

Горшеня не нашёл что ответить, только похлопал Ивана по плечу и дальше поплёлся.

Глава 7

Пролегомены Кота Учёного

Вот уже и вечер не за горами, уже солнце зацепилось лучами за горизонт и лениво покачивается на верхушках сосен – ко сну готовится.

Друзья-путешественники как раз в этот пересменок дня дошли до того самого распутья, где испокон веков располагался указательный камень. Иван и Горшеня сразу признали тот булыжник – нет во всём лесу камня солиднее и представительнее. Только вот ведь какая незадача: главное место на том камне, где должен быть высеченный текст, какой-то паразит отбил, да ещё накалякал что-то белой краской – и где только взял её в лесу! Попутчики пару раз вокруг камня обошли в растерянности, в каракули те вчитываются.

– «Без… разницы»… – разбирает буквы Иван. – Так, что ли?

Горшеня пальцем белила потрогал, на язык попробовал.

– Кажется, так, – кивает. – Трактуется однозначно: иди куда хочешь – всё одно, без разницы. Видать, фатализ какой-то писал.

– Фаталист? ! – переспрашивает Иван. – Вредитель! Варвар!

– Может, варвар, а может, и варвара, – кумекает Горшеня. – Но человек не шибко умный.

– Насчёт ума не знаю, – говорит Иван, – а только маршрут он нам порядком запутал. Кому-то, может, и без разницы, а нам в определённое место надо.

– Не паникуй, Ваня, – спокойно говорит Горшеня. – Надписи читать – оно, конечно, удобно, грамота – вещь полезная; только не всегда тем надписям верить можно. А вот есть ещё другая грамота, которая без букв и препинательных знаков. Сия грамота не менее полезна, а в данном нашем случае именно к ней и придётся незамедлительно прибегнуть.

Иван на товарища смотрит с восторгом и недоверием. А Горшеня обошёл ещё раз камень, с покатого бока на него заскочил, вскарабкался по выступам да моховым наростам на самую его спину и встал там дозорным памятником, руки в боки уткнул.

– Камень, – говорит, – он тем хорош, что на него достаточно залезть. Как бы валун мал ни был, а всё одно человека он выше делает, обзор ему открывает в иной масштабности!

Приложил руку козырьком к бровям и оглядывает округу.

– Ну что там? – не терпится Ивану.

– Да всё то же – красота, – комментирует Горшеня.

– А по существу?

– Красота – она и есть по существу. Что ж ещё существенней красоты может быть? А ежели ты обстановкой интересуешься и насчёт стопографических ориентиров спрашиваешь, то докладываю тебе следующее. Вижу, Ваня, дуб высокий. Прямо скажем, царственных размеров дуб, издалека его видать. Сидит ворон на дубу, зрит в подзорную трубу. Вот прямо на меня смотрит. Взглядами мы с ним встренулись. Стало быть, это Лесное царство и есть: в человеческих царствах во? роны такой деловитой наружности, да ещё с оптическими приборами, не водятся. Значит, в ту сторону нам и следует идти.

Горшеня спрыгнул вниз, рукой направление указал.

– Жалко, что эта птица тебя зафиксировала, – качает Иван головой.

– А что такое? Чай, я не шпиён и не вредоносец.

– Да понимаешь, Горшеня, у них там на царстве моего папаши давний дружок-корешок, драконий змей Тигран Горыныч. Какая-то между ними ссора с папашкой произошла много лет назад, так этот змей до сих пор на папу обиженный. Я подробностей не знаю, но мама мне советовала Тиграна Горыныча стороной обходить, в кумовья к нему не ластиться и отчеством своим перед лесными жителями не козырять.

– Маму нужно слушаться, – соглашается Горшеня. Подумал немного, раненую ногу ладошками помял и говорит: – Ну вот что, друг Ваня… Исходя из вышесказанного, предлагаю следующий порядок действий. Мы, стало быть, границу в сумерках переходить не будем – от греха подальше. Переночуем в нейтральных кочках. А ранним-ранним утречком войдём в царство тихонько, без шуму. И напролом не попрём, а тормознём какое-нибудь попутное животное, и вся недолга. Как говорится, там хорошо, где нас не поймали ешшо.

Намечено – сделано. Как стемнело, пристроились Иван и Горшеня возле большой корабельной сосны, прямо возле комля лагерь во мхах разбили. Всего того лагеря – костёр да ельник. Настелил Горшеня мохнатых веток в три ряда, обустроил лежанки на ночь. Потом разложил дровишки домиком, хворостом приправил, извлёк из сидора специальные охотничьи спички да так ловко разжёг огонь, что Ивана завидки взяли. Руки у него хоть и сильные, да пальцы не в ту сторону загнуты – ничего взаимополезного сделать не могут! Достал Ваня из своей котомки круг домашней колбасы, полбуханки чёрного хлеба, пирожки всякие – хоть эдак свой вклад в общее благоустроение внёс.

– Не, колбасу я не буду, – извиняется Горшеня, – потому как пост нынче. А вот сухариков да пирожков с капустой – это с превеликим удовольствием.

Пока Иван еду раскладывал, Горшеня расшнуровал ветхий кисет, насыпал в газетный квадратик табачку, соорудил самокрутку. А как стал её ко рту подносить, что-то замешкался – рот кривит, нос отводит.

– Странно, – говорит. – И курить вроде как не хочется.

– А ты и не кури, – говорит Иван и пирожок товарищу подаёт. – Чем горло задымлять, лучше пожуй вкусненького.

– И то верно, – говорит Горшеня, сам своему организму удивляясь.

Сложил он всё обратно в кисет, откусил пирожка кусок – вкусно! Иван колбасный круг обрабатывает, а сам такое лирическое замечание делает:

– Получается, друг Горшеня, я матушкин наказ не выполнил. Она мне велела сухомяткой не увлекаться, горячим, значит, не пренебрегать, а я, видишь ли, от горячего отказался, теперь сухпаёк жую. Правильно няня моя говорит: неслух. – Потом проглотил кусок и спрашивает приятеля с некоторой мальчишеской жалостью в голосе: – А ты, Горшеня, меня за то не презираешь, что я Кощея злобного сын?

– Вот дурень, – отзывается Горшеня.

Посидели молча, челюстями пожерновили.

– А это что у тебя? – спрашивает Горшеня, углядев в Ивановом скарбе кое-какие подробности.

– Да это так, ерунда, – отвечает Ваня, зардевшись. – Отец ополоумел, всучил мне в дорогу чепухи всякой колдовской.

Стал Иван те волшебные предметы своему дорожному товарищу демонстрировать. Вроде как с неохотой, но и с потаённым хвастовством. И клубок-колобок ему показал, и рожок-свистунок представил. Похвастал и гордо так голову держит: доволен, что удивил Горшеню. А того и правда подарки Кощеевы заинтересовали, обследовал он их придирчиво, в руках помусолил, на просвет проглядел и вывел о них своё учёное резюме: