Дочь лодочника - Энди Дэвидсон

«Лети-лети отсюда», – думал жирный констебль. Отсюда – из этого долгого жаркого дня под дверьми и окнами этого места, которого он избегал бо? льшую часть десятилетия. Отовсюду – из города Майлан, из округа Нэш. Из чертова штата Арканзас. Пусть эти уродливые крылья унесут его в облака, точно сказочную фею, и посадят куда-нибудь на камни рядом с чистым ручьем, где никто не будет знать его имени. В краю без пасторов, церквей и карликов. Там, где каждый день едят стейки с картофелем, все женщины проплачены, играет пианино и пахнет лошадьми. Риддл коснулся «Скофилда» у себя на бедре и задумался: сможет ли он оставаться стражем порядка, а не нарушителем. Не передаст ли свои рабские узы низшим – психам и недоросткам, торчкам и дуракам?

Ей-богу, Чарли Риддл был не в настроении. Все из-за жары и ожидания. Он был голоден и раздражен, а еще у него появились первые опасения встречи с головорезами. Заодно дали о себе знать и старые чувства. Он смотрел на надгробные камни под высоким раскидистым ликвидамбаром у реки. Оба были вырезаны из кедра, у мужчины – погрубее, у женщины – поизящнее. Он смотрел на выжженное по дереву имя Коры Крабтри. Эти чувства ему не нравились. Лучше бы уж находиться отсюда подальше.

Гнездо. Никогда оно не выходило у него из головы, вечно сидело где-то в подсознании.

Он посмотрел на свое брюхо и не увидел за ним пряжки ремня. Затем глянул на густую сосновую чащу к северо-западу от магазина. Коснулся повязки на глазу. Вспомнил, как выбирался из тех лесов в ту ночь, когда глаз стекал по его щеке.

«О да, я в чертовом штате».

Гнездо, равно как и Воскресный дом выше по течению, был для Чарли Риддла колом, вбитым в скалу его жизни. А сам он, как пес в грязном дворе какого-нибудь жителя низин, был привязан к этому колу невидимой цепью, и его ограниченное, затоптанное пространство кишело мухами и воняло его собственным дерьмом. Здесь он потерял бо? льшую часть себя. Внимание Риддла привлек ликвидамбар на углу магазина, где в ползучей вечерней тени располагались могилы Хирама и Коры Крабтри. «Ах, Кора». Он провел рукой в воздухе, словно отмахиваясь от мухи. «Чтоб тебя, Кора. И ее тоже. Мне с вами, сучками Крабтри, теперь никогда не расквитаться».

Когда Риддл отчетливо услышал шум подвесного мотора ниже по течению, он швырнул окурок на гравий, снял звезду с груди и бросил ее в пассажирское окно «Плимута».

Роберт Алвин оторвался от своего арахиса.

– Сиди, – приказал Риддл.

Он прошел по траве за угол магазина с его шелушащейся на серых досках краске. Задняя терраса Гнезда возвышалась над водой на сваях, как балкон второго этажа. Перед ее свесом, на основании из старых белобоких покрышек, усеянных желе из лягушачьих яиц, качался плавучий причал. Риддл спустился по крутой насыпи к кромке воды. Встал среди зарослей кудзу, тяжело дыша, положив правую руку на «Скофилд». Шум мотора стал громче, и вскоре из-за крутого изгиба подковообразной излучины, последней перед Гнездом, вынырнула плоскодонка.

Констебль поднял руку, и девушка крепко стиснула зубы, когда его увидела. На ней была мужская футболка, рукава – закатаны выше плеч. Перед рубашки и бедра джинсов – забрызганы кровью.

Риддл, не сходя с места, дождался, пока она подплыла к причалу и заглушила мотор.

Затем отважился пробраться через кудзу и очутился в тени под террасой. Она, не обращая на него внимания, стала привязывать лодку. Он осторожно, остерегаясь змей, двинулся по старым шлакоблокам и битым стеклянным бутылкам, наполовину погребенным в красной глине.

– Как оно, – произнес он.

Девушка стояла на середине причала, между ним и Риддлом было несколько футов плещущейся воды.

Она не ответила. Только сжала кулаки.

«В последнее время поганенько».

– Ты чего там, – сказал он, – язык проглотила, что ль?

Солнце уже зашло.

Через реку с неба соскользнула голубая цапля и приземлилась у кромки воды.

Риддл положил руки на ремень, подцепив большими пальцами пряжку. Посмотрел на привязанную к причалу лодку. На носу стояло ведро со свежеочищенной кукурузой. В корпусе лодки – кусок чего-то окровавленного, завернутый в простыню.

– Что у тебя там, сестренка?

– Не зови меня так, – сказала она.

– Ты лучше мне покажи, – заявил он и покрутил рукой в воздухе, подгоняя ее.

Она присела на корточки, вытащила из лодки кусок мяса и бросила его на причал. Развязала узел бечевки и расправила простыню.

Он присвистнул, впечатленный размером.

Она прикрыла мясо и взяла ведро с кукурузой. Ее сильные загорелые руки усеивали веснушки.

Черт, как ему все же нравилось на нее пялиться!

– Где остальное? Неужто там олень на трех ногах шастает? Или ты его ведьме оставила? Она его хоть сготовит или так съест?

Миранда завязала простыню и, взвалив оленье бедро на плечо, поднялась по железной лестнице, которая соединяла плавучий причал с террасой. Взбираясь по ней, она держалась только одной рукой.

Риддл стоял под террасой, заткнув большие пальцы в карманы и наблюдая, пока Миранда не исчезла над лестницей. Затем наверху затрещали доски, и дверь на террасе захлопнулась.

Он вернулся сквозь заросли кудзу и поднялся по насыпи, при этом один раз споткнувшись в темноте. Затем встал рядом с домом и уставился на окна второго этажа, где не горел свет. Он увидел ее в ближайшем окне – она смотрела вниз из-за занавесок. Она была выше и стройнее, чем в детстве, когда ее длинные ножки свисали с табурета за кассой Хирама. Он приходил сюда раз или два спустя несколько лет после того, как умерла Кора. Ей тогда не могло быть больше семи-восьми, но боже, эти ноги, даже тогда… А как его жетон блестел в те годы, о да…

«Вы к моему папе? »

«Я просто за конфетами. Я такой сладкоежка».

Как она крутанулась тогда на табуретке, в своих шортиках и блузке с узелком поверх пупка!

«Скажи, сестричка, я тебе когда-нибудь рассказывал, что знал твою маму? »

Риддл обошел дом, все так же держа руки на поясе. Роберт Алвин завел «Плимут», но Риддл выставил своему заместителю пятерню. Поднялся, насвистывая, по ступенькам крыльца и открыл сетчатую дверь, пинком распахнул внутреннюю, расколов раму и разбив стекло. Затем вошел в магазин и огляделся вокруг. Полки были почти пусты под толстым слоем пыли. В каждом углу – паутина. Банки с солеными огурцами, сардины и мясные консервы с минувшим сроком годности. Возле кассы – вращающийся стеллаж с комиксами; те, что спереди, выгорели на солнце. Тени и пылинки, зачерствевшие бисквиты с кремом.