Мертвые тоже скачут - Маргарита Малинина

Так вот, новоявленный папаша простер ко мне ручищи и заявил:

– Катенька, какая большая-то стала! Сколько тебе уже, восемнадцать, поди?

– Вообще-то, двадцать один завтра стукнет, – нахмурилась я. – Но это не суть важно. Зачем пришел?

– Как зачем? – расстроился мужчина, назвавшийся скромно – отцом. – Повидать тебя, доченька!

– Ой, ну ладно, – скривилась я, так как не терпела, когда меня принимали за конкретную дуру. – Восемнадцать лет не видел, теперь вдруг захотелось! Слушай, я не первый день на свете живу. Отвечай, чего тебе надо?

Мой разгневанный тон сбил папашу с толку. Он опустил руки и не то обиженно, не то растерянно надул губищи.

– Ой как-то… так сразу… Может, чаю выпьем, а? Кать?

– Не будет тебе чаю. Надо тебе что?

Мужчина совсем расстроился, присел на краешек тумбочки, сложил ладони между колен, опустил голову и, собравшись с духом, горько-горько проговорил:

– Драгоценности мне нужны. Те, что дед оставил.

– Понятно.

Я про это что-то слышала. Вроде отцу перешла по наследству фамильная драгоценность, хранившаяся до того у деда. После его смерти моего отца и своего мужа Михаила Геннадьевича мама ни разу не видела, потому не было возможности это передать. Завещание дед оформил на свою единственную внучку, так что все его три копейки и однокомнатная квартира достались мне. Отец оспаривать завещание не стал. Квартиру, в которой мы жили, вместе с дедовой мы обменяли на эти достаточно шикарные для семьи достатком едва ли выше среднего трехкомнатные апартаменты, в которых проживали до сих пор. Драгоценности тоже остались у нас, однако я часто слышала, будучи маленькой и прислоняя ухо к двери в кухню, как мама с бабушкой на тайных вечерних посиделках гадали, придет ли отец за фамильными украшениями или нет и что они станут делать в случае, если все-таки придет.

Задумчиво почесав бровь, я сказала:

– Цацки, конечно, твои, я бы с радостью избавилась от лишнего груза, отдав их тебе, но вот незадача: представления не имею, где мама это все добро хранит. Сам понимаешь, дело там было темное в связи с их появлением, вроде как наши предки чуть ли не у самих Голицыных увели их из-под княжеского носа, соответственно, никаких документов на владение этими ценностями ни у кого из нас никогда не было и в помине, поэтому мама старается держать язык за зубами.

– Конечно, доча, – улыбнулся Михаил Геннадьевич уголками губ, – я все понимаю, потому что сам интересовался этой историей в детстве. Если хочешь, я тебе могу рассказать полную…

– Не стоит! – подняла я руку, словно останавливая бегущую на меня лошадь. – Не хватало мне еще задушевной беседы с тобой, трогательных воспоминаний о твоем детстве и любопытных подробностей наших семейных тайн. Мама сейчас в командировке, она вернется через неделю, в воскресенье. Тогда и приходи.

– Нет, доча, ты не поняла! – замахал руками папаня, поднимаясь. – В том-то и дело, мне они нужны сейчас. Именно сейчас.

– К чему такая срочность? – никак не могла я взять в толк.

Во время двукратного произнесения слова «сейчас» гость выглядел так, словно его жизнь висела на волоске и положительный исход зависел лишь от этого самого «сейчас». А коли не сейчас, исход всенепременно будет отрицательным. Однако мне казалось в тот момент, что папаша преувеличивает экстренность ситуации.

– Понимаешь… – Он снова присел на краешек тумбы для обуви, причем в этом движении была такая безысходность, такая горечь, что я не могла уже играть роль стервозной незнакомки с собственным отцом:

– Ну что расселся в прихожей? Разувайся, идем пить чай.

– Ты какой чай предпочитаешь? Или, может, кофе?

– Ой, я люблю зеленый. С жасмином. Но, вообще, как тебе удобнее. Что такое? – испугался сидящий на табурете перед столом Михаил Геннадьевич моих взлетевших бровей.

– Да нет, ничего… – выдохнула я, потянувшись за чайником. – Просто я тоже люблю зеленый с жасмином. У нас никто, кроме меня, его не пьет. Ни мама, ни бабушка.

– А, понятно, – улыбнулся отец. Почему-то улыбки у него выходили какие-то пугливые, осторожные, будто он их украл и боялся лишний раз продемонстрировать. Неужели я так запугала его в нашу первую после стольких лет встречу? Он теперь даже улыбаться боится. В то же время, чего другого он ожидал? Он нас бросил, когда я была совсем маленькой, алименты не платил, не навещал и не присылал открытки. Как я должна была его встретить? Пасть к нему в объятья с громкими криками «Папочка пришел! »? – Мне так приятно, что у нас есть что-то общее. Я сейчас по-настоящему почувствовал себя твоим отцом.

– Зато я не почувствовала себя твой дочерью, – огрызнулась я, однако ощутив, что внутри что-то все же дрогнуло. Действительно было что-то родное в том, что он предпочитает такой же чай, как и я. И в том, как он сморит на меня, тоже определенно вырисовывается что-то родственное и близкое. Тем не менее я не могла так быстро растаять.

Отец вздохнул в ответ на мою реплику, но ничего не ответил.

Мы стали пить чай с печеньем, и я наконец спросила:

– Ну что там за история?

Оказалось вот как. Михаил Геннадьевич Любимов сильно проигрался в карты (почему-то факт, что папаня у меня завзятый азартный игрок, совсем меня не удивил) одному человеку, а долг этот по немыслимым для меня законам чести и морали считается чуть ли не священным. Почему-то отец рассчитывал выиграть и ставил на кон то, чего с собой у него не было. Чем раньше он отдаст долг, тем быстрее оправдается в глазах ближайшего общества. Самое интересное, что денег у него на данный момент нет вообще, потому он, собственно говоря, и сел за игровой стол – надеялся выиграть.

– Чем ты себе на жизнь зарабатываешь? – прервала я рассказ хмурящегося родственника. – Только не говори, что игрой!

– Ну, по-разному бывает… – смущенно отозвался он. Вообще говоря, отец выглядел очень подавленным и пристыженным. Густые брови над маленькими впалыми глазками продолжали хмуриться, точно мужчина пытался вспомнить причины, по которым пал так низко, дрожащие пальцы нервно перебирали волоски разношерстной бородки. – Я вроде как сантехник.