Самба на острове невезения. Том 2. Разоблачение Шутника - Маргарита Малинина

– Катя, что ты делаешь? Не время добывать кокосы, сейчас начнется голосование.

Ответить я не смогла, так как рот был занят миссией. То есть… Ну вы поняли.

Я спрыгнула и обернулась.

– Что это у тебя в зубах? – удивился старик.

Я разжала челюсть, и карта памяти упала мне в ладонь.

– Сан Саныч, можно вас попросить об услуге?

– Конечно, – немного растерянно отозвался он.

– Во-первых, я прошу не задавать вопросов, во-вторых, я прошу вас переключить на себя внимание одной из камер в тот момент, когда все люди, находящиеся на месте смерти Анны разбредутся ставить ширмы под голосование.

– Но… но камеры и так переключатся на тех, кто будет делать комнату для голосований. Или ты как раз этого не хочешь?

– Дело в том, что в процессе работы люди не сосредоточены в одном месте. Пока одни пойдут к вертолету за ширмами, другие уйдут за лопухами, третьи – за бамбуковым ковром, четвертые займутся столом и черным ящиком…

– Я понял тебя. А ты где будешь?

Я глубоко вздохнула и спросила себя, а верю ли я этому человеку. Вопрос о доверии постоянно встает в нашей повседневной жизни. Перед тем, как пошушукаться с сотрудниками на работе, вы должны быть уверены, что эти люди не расскажут начальнику или другому человеку, о котором вы говорили, что они от вас услышали. Доверяя подруге тайну, вы должны быть уверены, что она не расскажет вашим родителям… И так далее. Но как часто люди доверяют другому свою жизнь? Наверное, это неотъемлемый элемент дайвинга и альпинизма, но ты доверяешь человеку физически, а не психологически. Ты знаешь, что в определенный момент у него должно хватить умения и сил вытащить тебя на поверхность. А психологически… Это значит, что человек, которому ты доверился, должен побороть в себе гадливую гомосапиенсовскую привычку молоть языком, лишь бы привлечь к себе внимание и повыситься в собственных глазах, и сохранить твою тайну, даже если она самая необычная на свете.

Я знала, что дед не из болтливых и отношения со мной ему важнее, чем внимание и признание другими. Иначе, если Шутник вдруг услышит, чем я тут занимаюсь… Мне не поздоровится. Однако оставалась совсем крохотная, микроскопическая вероятность, что Сан Саныч и есть тот самый…

Ну хватит!

Один раз любимый человек сказал мне, что я подозрительная до паранойи. С тех пор я стремлюсь исправиться.

– Я? Я буду доставать карту памяти из камеры, висящей перед местом смерти Анны.

–? ?? – невысказанный вопрос так и застыл где-то посередине между глазами и бровями. Чтобы он там поместился, последние пришлось приподнять.

– Вы же слышали, это часть моей просьбы – не задавать вопросов. Так вы готовы мне помочь?

Думал он всего секунду.

– Да, Катюша, я весь твой.

Мы передислоцировались: я заняла позицию у подножия пальмы, скрывающей в своей ярко-зеленой листве камеру № 7, а Сан Саныч расположился возле камеры № 8, положение которой позволяло нам видеть друг друга, хоть и на некотором расстоянии.

Он показал мне крест из двух указательных пальцев, это значит, что его камера тоже не работает. Значит, кто-то сейчас тащит ширмы мимо одной из камер на пляже, внимание переключено на них. Пока это происходит, нужно успеть предпринять хоть одну попытку.

Я плюнула на ладони и ловко прыгнула на ствол. Благодаря стараниям Олега Владимировича у меня это получалось уже без напряга, я на них собаку съела, на пальмах этих.

Пока я приближалась к верхушке, на пляже что-то произошло, видимо, люди просто разошлись в разные стороны, либо удалились от камеры, короче, задрав голову кверху, я обнаружила красную лампочку.

– Блин…

Повернулась корпусом к другу Санычу, насколько это было возможно исходя из моего висячего положения, и молниеносно показала ему знак «ok» большим и указательным пальцами, что говорило: моя камера заработала. Молниеносно – потому что нужно было срочно возвращать правую руку на пальму, иначе можно и дрепнуться.

Одновременно этот знак являлся призывом к действиям, поэтому Сан Саныч приблизился к пальме и начал прыгать, я же, напротив, замерла, пригнув голову как можно ближе к стволу. Как только лампочка потухла, я полезла дальше. Очень медленно переставляла я руки и ноги и отчего-то старалась реже дышать, как будто камера могла зафиксировать изменение соотношения углекислого газа и кислорода в пользу первого. Или могла? Дышать после этой мысли и вовсе расхотелось.

Я не смотрела больше на деда, но его громкое пыхтение, бодро разлетающееся по округе, утверждало, что он старается на славу. Однако этого подлым камерам было недостаточно и, когда я уже поднялась так высоко, что могла дотянуться до нее рукой, неожиданно загорелась красная лампочка.

– Черт! – вспомнила я нечистого, гнев кипел во мне со страшной силой, хотелось ударить по пальме кувалдой. Ее счастье, что у меня ее с собой не было.

С превеликим усилием я начала движения вокруг пальмы, но вскоре поняла, что развернуться в другую от глазка камеры сторону, увы, не удастся. Слишком велика вероятность моего красивого и быстрого падения. Так как я уже прошла на себе, что это такое, и особого удовольствие мне сие мероприятие не доставило, повторять подвиг как-то не улыбалось.

Зато небольшой сдвиг вокруг ствола, который все-таки получилось совершить, помог мне лучше видеть моего дорогого пожилого друга. Ввиду того что держалась я уже из последних сил, знаки пришлось подавать не пальцами, а языком:

– Больше движений! – крикнула я ему, уже не заботясь о том, что вся страна сейчас слышит мой гадкий, надрывистый голос.

Остров, оказывается, тоже не был глухим, оттого прекрасно расслышал ор и двинул в мою сторону некоторых представителей своей фауны – хищную Любовь Поликарповну и косолапого Вована.

Увидев их через пару минут, вышедших откуда-то из зарослей с огромными лопухами в руках, я выдала уже более непристойное словцо, нежели до этого, и не стану его здесь повторять.

Саныч, однако, их еще не видел, а потому продолжал отплясывать на все лады. Он уже приналадил пальмовый лист вокруг талии наподобие аборигенской юбки, полагая, очевидно, что стильная камера обязана разбираться в нынешней моде и всенепременно оценит его навыки искусно одеваться на острове, отблагодарив допуском до прямого эфира, но как будто бы немного сомневаясь в собственных предположениях, он все-таки еще и пританцовывал ламбаду, крутясь на одном месте, дабы камера, окончательно влюбившись в деда, как завороженная, следила только за ним и позабыла про меня.