Уроки Литературы - Таяна Нестер

– Девушка, что с вами?

Я поднимаю взгляд и встречаюсь с обеспокоенными глазами своего учителя.

– Окулова? – пораженно спрашивает Максим Михайлович.

А я не нахожу ничего лучше, чем уткнуться носом в его грудь и в голос начать рыдать. Учитель почему-то без куртки, поэтому под град из моих слез попадает его серый пиджак.

– Окулова, – повторяет мою фамилию Максим Михайлович, – что с тобой?

Я снова всхлипываю, а его руки неожиданным прикосновением ложатся мне на спину. Через секунду, что протягивается через время всей Вселенной, учитель прижимает меня к себе. Постепенно рыдание превращается в тихий плач, а в какой-то момент заканчиваются и слезы. Я отстраняюсь от Максима Михайловича и чувствую, как стыд окрашивает все мое лицо в приторный румянец.

– Максим Михайлович, – теперь мне даже стыдно произносить его имя, – я…

– Прежде, чем ты начнешь говорить, Окулова, нам нужно кое-что сделать, – перебивает меня он и хватает за руку. – Кое-что важное.

– Что? – от неожиданности я даже немного прихожу в себя. – Что может быть важнее того, что произошло сейчас?

– О, – глубокомысленно тянет учитель, – что угодно важнее этого.

Он еще крепче сжимает мою руку, и вот мы уже мчимся мимо полок, заваленных продуктами. Максим Михайлович периодически что-то берет в свободную руку, а потом бросает это в схваченную по дороге корзинку. Учитель молчит, я молчу тоже, уже задыхаясь от беготни по супермаркету – за широкими шагами Максима Михайловича не так-то просто поспеть.

Спустя несколько минут мы наконец-то останавливаемся у кассы, и учитель быстро выкладывает продукты на ленту. Среди разноцветных пакетиков и коробочек я вижу упаковку мармелада, которую планировала купить, и какое-то необъяснимое чувство благодарности расцветает в моей груди, ведь что-то подсказывает мне – это для меня.

Молоденькая кассирша, пробивая покупки, то и дело бросает на Максима Михайловича восхищенные взгляды, но он равнодушно разглядывает что-то в своем смартфоне.

– С вас тысяча триста один рубль, – обиженно тянет кассир, ведь мужчина даже не удостоил ее взглядом. – Карта?

Учитель прикладывает серую карточку к терминалу и, дождавшись характерного писка, подтверждающего успешную оплату, берет пакет с продуктами. Мы выходим из магазина; Максим Михайлович продолжает держать меня за руку.

– Максим Михайлович, куда мы идем? – спрашиваю я, когда мы оказываемся на улице.

– На парковку, – совершенно спокойно отвечает он, направляясь в нужную сторону. – Я думал, это очевидно.

На улице дует ветер, и я обеспокоенно смотрю на Максима Михайловича, который уже давно должен был продрогнуть в пиджаке и рубашке. Учитель, наконец, отпускает мою руку и достает из кармана ключи от машины.

В трех метрах от нас фарами «подмигивает» черный «Мерседес», стоящий в первом ряду.

– Красивая машина, – говорю я, когда учитель открывает передо мной переднюю дверцу.

– Мне тоже она нравится, – улыбается он, через несколько секунд садясь за руль. Пакет с продуктами теперь лежит на заднем сиденье. – Теперь можешь начинать, Окулова.

Машина заводится с едва слышным урчанием, и учитель жмет на педаль, длинными пальцами постукивая по черному рулю.

– Что начинать? – не совсем понимаю я.

Максим Михайлович поворачивает голову в мою сторону, а затем, словно что-то вспомнив, бегло улыбается и сует руку в карман пиджака. Мне на колени падает упаковка мармелада, а учитель говорит:

– То, что ты хотела сказать в магазине. Что тебе неловко, жаль, ну, или что-то в этом духе.

Я открываю мармелад и слышу знакомый фруктовый аромат. Максим Михайлович неожиданно протягивает руку, не отрывая взгляда от дороги, и захватив пальцами несколько мармеладок, тут же отправляет их в рот. Я таращусь на него несколько секунд, а потом, образно махнув рукой на условности, проделываю то же самое.

– Мне действительно жаль, Максим Михайлович. – Мармеладная сладость придает мне уверенности, хотя щеки до сих пор горят от стыда. – Вы не должны были этого увидеть.

Он останавливает машину на светофоре, и пока тот отсчитывает секунды, смотрит на меня, о чем-то размышляя. Сегодня у нас было три совместных урока – два русских и литература, на каждом из которых я побывала у доски. Я не знаю, как Максим Михайлович додумался до этого, но попадая в плен мозгового штурма, я действительно становилась свободной от мыслей о Викторе.

– Как раз хорошо, что я увидел это, – вдруг говорит учитель, и я вздрагиваю, отвлекаясь от собственных мыслей. – Позволь спросить, что ты делала в этом районе?

Я пожимаю плечами. Моя привычка гулять по городу, забредая в незнакомые места, когда-нибудь сослужит мне дурную службу, но пока все проходило без особых происшествий, если не считать мое сегодняшнее фиаско в продуктовом магазине.

– Гуляла, – признаюсь я. – Села на какой-то автобус у школы, а потом вышла на незнакомой остановке. – Максим Михайлович неодобрительно качает головой. – А что тут делали вы?

– Я тут живу, – отвечает он. – Вот, зашел купить молоко.

– Среди того, что вы купили, его нет, – вспоминаю я.

– Конечно, – улыбается учитель. – Молоко больше меня не интересует.

Не знаю, что ответить на это и молча смотрю на дорогу через лобовое стекло. Спустя несколько минут я вдруг понимаю, куда мы едем.

– Школа? Зачем?

– Подумал, что неплохо нам позаниматься и в четверг.

Максим Михайлович снова улыбается, не смотря в мою сторону. От досады хочется сползти вниз по сиденью. И без того паршивый день становится еще хуже. Конечно, дополнительно занятие по литературе – это весьма и весьма полезно, но мое психологическое состояние явно не располагает к этому.

Все, на что остается надеяться – это на то, что Максим Михайлович не станет затягивать урок, и я поскорее окажусь дома, встречая грядущую пятницу слезами. Завтра – неделя, как Виктор бросил меня.

Я вздрагиваю, когда моего лица касаются теплые пальцы. Максим Михайлович, откинувшись немного назад, обеспокоенно смотрит мне прямо глаза, будто надеется найти в них ответ на свой невысказанный вопрос.

– Мы приехали, – говорит учитель и выходит из машины.