Уроки Литературы - Таяна Нестер

Туда-сюда снуют мои одноклассники: мальчишки бросают учителю безразличное «Здравствуйте», что разительно отличается от томного «Добрый день, Максим Михайлович» – излюбленного приветствия девочек. Он в ответ лишь молча кивает, не выражая никаких эмоций, и его бесчисленные воздыхательницы понуро бредут на свои места, мысленно готовясь к следующему раунду.

Еще будучи учениками девятого класса мы, впервые увидев нового учителя русского языка и литературы, были восхищены тем, как невозмутимо он держится среди школьного переполоха и как рассудительно он говорит обо всем на свете.

Мое знакомство с учителем поначалу не задалось: я постоянно пыталась спорить с ним, особенно по поводу своих оценок. Но потом все как-то само собой пришло в норму, и Максим Михайлович покорил меня тем, как глубоко он знал материал и как его преподносил.

Звенит звонок, и я, встряхнув своими волосами, обращаю все внимание на Максима Михайловича. Он поднимается с кресла и, взяв в руки наш журнал, говорит:

– Здравствуйте, одиннадцатый «Г»! – Его губы расплываются в недоброй улыбке, и я думаю о том, что сейчас нам придется писать сочинение. – У меня для вас есть прекраснейшая новость!

Мои одноклассники, да и я тоже, резко выдохнули. В нашей школе на параллели всего два класса – одиннадцатый «М» – математический и наш, одиннадцатый «Г» – гуманитарный. На бумаге все выглядело прекрасно, но в действительности многое обстояло иначе. Если ученики 11М действительно могли гордо называть себя математическим классом, решая сложнейшие задачи чуть ли не в уме, то в нашем 11Г учились, в основном те, кто не попали к математикам. Гуманитариями назвать нас можно было с большой натяжкой – практически весь класс состоял сплошь из троечников, причем по всем предметам.

Тут стоит отдать должное Максиму Михайловичу, который всеми силами пытается превратить наш 11Г в действительно гуманитарный класс, а не в его жалкую пародию. Получается у него это с переменным успехом.

– С сегодняшнего дня я – ваш классный руководитель.

Эти слова звучат в полнейшей тишине. Не сочинение. Все гораздо хуже. Да, весь класс был в курсе того, что наша классная вот-вот уйдет в декрет, но о том, кто займет ее место, мы едва догадывались и последние пару недель на переменах затевали ожесточенные споры по этому поводу.

– Мы думали, что это место займет Маргарита Юрьевна, – признаюсь я, нарушая оцепенение одноклассников. – Разве это не очевидно?

Максим Михайлович склоняет голову на бок, внимательно глядя меня.

– Мы счастливы, – с придыханием сообщает ему Юля Маленкова, накручивая нарочито выбившийся из прически локон на длинный, с ужасающе красным маникюром палец.

Максим Михайлович раскрывает журнал на нужной ему странице, что-то внимательно ищет в нем, а потом, отбросив его в сторону, признается:

– Не могу сказать того же и о себе.

Кабинет тут же заполняют тяжелые разочарованные вздохи, а мне почему-то становится неприятно, хотя я прекрасно понимаю нашего новоиспеченного классного руководителя.

– В вашем классе ужасающая успеваемость, – разочарованно говорит Максим Михайлович. – Несмотря на то, что вы гуманитарный класс, ни в одной гуманитарной дисциплине вы не преуспели, за исключением Окуловой, Бойковой и Северцева. В классе – тридцать человек и всего лишь один отличник и две хорошистки.

– Максим Михайлович, – вступает в разговор лучшая подруга Маленковой, – мы же не математический класс.

– В отличие от вас, Назарова, ученики одиннадцатого «М» прекрасно разбираются еще и в литературе, обществознании и истории. Если же я сейчас попрошу вас вспомнить, кто написал «Матренин двор», то боюсь, что в ответ услышу тишину.

Максим Михайлович обходит свой стол и, облокотившись о него, снова говорит:

– У вас не так много времени, чтобы наверстать упущенное. Впереди вас ждет ЕГЭ, и если сейчас вы не возьметесь за ум, то в мае, оглянувшись назад, горько об этом пожалеете. – Учитель делает выразительную паузу. – Сегодня, перед тем как прийти к вам на урок, я тщательно изучил перечень выбранных вами дисциплин, которые вы выбрали в качестве экзамена. И я, признаюсь честно, – он становится еще мрачнее, – крайне удивлен.

Юля вдруг опускает голову, словно не хочет, чтобы Максим Михайлович заметил ее. Но именно Маленкова, судя по всему, решила сдавать ЕГЭ по каким-то неправильным, по мнению учителя, предметам.

– Сначала я подумал, что это шутка. Но нет, в заявлении все черным по белому написано.

Я хмурюсь, пытаясь понять, что именно вызвало у Максима Михайловича такую реакцию. Но через несколько секунд он задает Юле вопрос, и все встает на места:

– Скажите мне, Маленкова, откуда такая страсть к литературе?

– Максим Михайлович, – отзывается Игорь Северцев, – у нее не к литературе страсть, а к литератору.

Класс тут же взрывается громким смехом. Над Юлей смеются, кажется, все, несмотря на то, что все остальные девчонки тоже не ровно дышат к учителю. Маленкова бросает уничтожительный взгляд в сторону Игоря, но он никак на него не реагирует.

– Успокоились? – спустя минуту интересуется Максим Михайлович, и под его тяжелым взглядом смех сходит на нет. – Юля, между прочим, не одна такая. С чего-то несколько человек из вашего класса решили, что сдать литературу – проще простого. И, кроме прочего, забыли предупредить меня о выборе экзамена. Как ваш новоиспеченный классный руководитель и учитель русского языка и литературы, я переговорю с вашими родителями и настоятельно порекомендую им вместе с вами выбрать другой предмет для сдачи ЕГЭ. Мне не хочется, чтобы наша школа прославилась завалом экзамена по литературе.

– Максим Михайлович, – на этот раз его поправляет Назарова, – неужели вы думаете, что все сдадут экзамен на два?

– На сегодняшний день я уверен только в Окуловой, – смотря мне в глаза, говорит Максим Михайлович. – Кстати, после этого урока задержись. А теперь приступаем к теме.

Весь урок я чувствую на себе настойчивые, полные неприязни, взгляды, и слышу, как многие одноклассницы перешептываются между собой. Зная, что именно они обсуждают, я с каждой следующей минутой становлюсь все мрачнее.

Изо всех сил стараюсь сосредоточиться, но биография Блока, которую нам рассказывает Максим Михайлович, никак не желает мною восприниматься. Я обреченно закрываю тетрадь и складываю руки на груди. Через пару минут я понимаю, что Максим Михайлович смотрит на меня. Я – единственная, кто ничего не пишет. Снова беру в руки тетрадь, но, учитель качает головой и улыбается одними лишь уголками губ, и я продолжаю свое безделье.