Мемуары Эмани - Нина Ким

Отец купил мне велосипед, научил руль выправлять: «Ставишь его между коленок, направляешь на себя и закрепляешь». Сиденье под мой рост подогнал. Подтолкнул легонько велосипед ко мне: «Будь осторожна! » Каталась, подняв руки вверх, задом-наперед, стоя и лежа. Как хорошо было ездить на своем велосипеде!

Соседи сзади были интеллигентные, богатенькие. Один сын у них был затюканный ласками. Старики и родители оберегали его. Чистенький такой, сытый и вежливый. Так и хотелось вымазать в грязи. Не получилось.

Увидела как-то, соседка закапывает куриные яйца в горячий песок. Рассказываю дома, а бабушка смеется:

– Они, как китайцы, любят тухлые яйца, солеными называют, потом варят и едят.

А перед нашим домом хлопковые поля расстилались на много километров, и соседей не было, слава богу.

* * *

Кто-то тихо тронул меня за плечо:

– Нина, дочь Алексея?

Маленькая щуплая старушка смотрела на меня и плакала, моя бывшая соседка – жена Салимгари.

Те, которые любили тухлые яйца, улыбнулись, увидев меня. Жили теперь в большом новом доме, который выстроили там, где заканчивался наш огород. Раньше на том месте стоял туалет – четыре палки по углам, по кругу обшитые мешковиной. Сидишь на корточках и смотришь в дырочки. Я их сама проделала с правой стороны, чтоб не скучно было.

Так вот, соседи отстроили себе хоромы на месте нашего туалета. Дядька высокий был среди низкорослых корейцев с кривыми ногами. Такой симпатичный и положительный. Жили они тихо и гостей не жаловали.

Почему у многих корейцев старшего поколения ноги кривые? Корейские мамки носили детей на спине. Обматывали себя и ребенка крест-накрест через плечо простыней, чтоб не мешал работать. Первый год жизни ребенок бултыхался в этом рюкзаке самодельном, обхватив мать ногами за спину. Ноги меняли форму, становились кривыми.

* * *

Мне было лет двенадцать, когда в моду вошли челки, длинные и прямые, до самых бровей. В классе уже все щеголяли так, а я одна ходила с открытым лбом. И в один прекрасный день я решилась. Встала перед зеркалом и отрезала волосы от затылка до лба. Что вы думаете? Отрезанные волосы скрутились в колечки, я ничего не могла с ними сделать. Мочила водой, держала пальцами концы волос, выпрямляла слюнями – ничего не помогло. От затылка до лба вились кудряшки. Конечно, родители заметили мою новую прическу, но сделали вид, что так и должно быть.

Только они привыкли к моей челке, я стала канючить: «Все подружки ходят в бриджах! Сшей! Сшей мне такие же! » Уговорила маму, сшила она черные широкие штаны из сатина. Внизу на резинках, как у девочек. Бегу на улицу похвастаться.

– Стой! Ты куда собралась? – спрашивает отец и глядит на мой наряд. – Неслыханное дело – дочь в штанах, позор какой!

Чувствую, как голос отца наливается гневом. Забежала в комнату, опустила железную щеколду и притаилась. Присела в уголке и думаю: «Открой, если сможешь», а сама трясусь.

Боялась отца. В это время пришел сосед, у которого я велик брала покататься. Он сразу догадался, кому отец угрожает:

– Нина там, – и улыбается понимающе.

Мужик был противный, ябеда. Частенько приходил беседовать с отцом, долго пил чай у нас и все качал маленькой головой, похожей на дыню. Рассказывал отцу про мои проделки.

* * *

На нашу улицу каждый день приходил старый узбек. Худой, загорелый бабай с седой бородкой и в выцветшей тюбетейке. Расстелет мешковину, разложит товар и ждет покупателей.

Разное продавал: курт – сушеные комочки соленого творога домашнего, семечки, шарики кукурузные. Целый день сидит под солнцем и дремлет, закроет глаза и клюет носом.

Я так тихо подхожу и кричу ему в ухо:

– Нечпуль? (Почем? )

Пока он глаза откроет, хватаю курт или шарик кукурузный и бегом за угол.

Через много лет такие кукурузные лакомства увидела в магазине. Попкорном назывались. Наверное, у старого узбека их делать научились. Никогда не покупаю, наелась в детстве. Да и стыдно. Бедный старик, почему я так изводила его? А он не бежит вдогонку, потому что остальное могут утащить.

Дядя Ваня-ябеда все это рассказывал и цокал языком, покачивая головой-дынькой. Отец слушал молча, но его лицо становилось красного цвета. Он покашливал и молчал. Так я выбила деньги на карманные расходы.

А сосед привил мне отвращение к ябедам на всю жизнь, мы их называли сексотами. «Доносчику – первый кнут! » – помните об этом и не доносите. Не сплетничайте никогда!

* * *

– Нина, дочь Алексея! – закричал он и заплакал. Не от стыда, от радости.

Почти через сорок лет я стояла на пороге дома у дяди Вани в городе Джамбуле. Была проездом и решила навестить бывшего соседа.

Он опять качал головой, похожей теперь на сморщенную дыню, цокал языком и вытирал слезы. Мы вспоминали папу, которого давно не было в живых, и жизнь в маленьком поселке на краю света.

* * *

Я бегу и перепрыгиваю через арык. Хлопковые кусты бьют по пяткам, уже не видно низеньких домов, а я все бегу. Мамин голос: «Стой, догоню тебя! » – звучит и растворяется в темноте. Сердце хлопает в груди, замираю и просыпаюсь от страха. Один и тот же сон гонит меня через годы.

Боюсь, как тогда в комнате. В тишине поскрипывает перо, дописываю упражнение по русскому языку. Вдруг послышалось чье-то дыхание, кто-то еще здесь есть, кроме меня. Чужой и страшный. Чувствую взгляд снизу из-под кровати. Подбираю под себя ноги, замираю на стуле. Потом медленно иду к выходу и стремглав вылетаю на улицу.

На следующий день рано утром пришел знакомый, который жил в нижней части поселка. Постучался в окно, спросил у мамы: «Как дела, у вас все нормально? » Сонная мама ответила, что все хорошо, удивляясь его вопросу. Позже, собираясь на базар, она открыла шкаф и остолбенела: вещей не было. Украл тот мужик, который прибегал рано утром. Странный был вор. Ему говорили:

– Отдай вещи, пошутил и ладно.

Он смеялся и разводил руками:

– Фокус-мокус! – возвращал украденное и уходил с миром.