Изнанка - Лилия Волкова

– Ну, на «Титаник»! Мы ж договаривались, Барганов! Ты че, дурак, что ли? Или про Катьку думаешь? Ну и иди к своей Катьке, раз так! – Танька надула губы и отвернулась.

– Сама ты дура. – Андрей развернул Таньку к себе, чмокнул в щеку. – Какая Катька? Было – и быльем поросло. Забей уже. Пойдем.

– «Титаник» – это просто нечто! Я на DVD смотрела уже, но на английском, а это не то. А на кассете с гнусавым переводом не стала. Зачем себе впечатление портить, да? На большом экране это просто офигительно будет… А ты мне еще что-нибудь сошьешь, ладно? А то эту, сиреневую, уже видели все и, конечно, обалдели, но мне надо что-нибудь еще. И реклама тебе будет заодно, я же всем рассказываю, что мой Андрюша – гений! ..

Танька трындела без умолку, здоровалась со знакомыми, в которых у нее, кажется, был целый институт. Ей улыбались, хотя Андрей неоднократно слышал, как Переверзеву за ее спиной называли «самодовольной богатенькой сучкой».

Андрей Таньку сукой не считал. Да и обвинение в самодовольстве – та еще претензия.

А почему, собственно, она не должна быть собой довольна? Красивая, богатая. Неглупая. Шить вот только на нее было неинтересно. Но бабки зарабатывать надо, карьеру делать надо, значит, забудешь ты, Андрюша, свое «хочу» и будешь пахать на это самое «надо».

У Таньки все схвачено. А что не у нее, так у ее папаши. В дом его пока не ввели, Танька только обещает, но по телефону он с Владимиром Ивановичем уже познакомился и пообещал, что с ним Танька – как за каменной стеной. «Танюшка сказала, что ты отслужил уже. Значит, парень взрослый, а не сопляк какой-нибудь. Так что я на тебя надеюсь. И давайте там, выберете время – приходи на обед или на ужин. Поговорим. По-мужски», – баритон в телефонной трубке был увесистым, как чемодан, набитый деньгами. Имя дочери он произносил необычно, с ударением на первое «а» – Та? нюшка, и это заставило Андрея занервничать.

С другой стороны – чего психовать? Ну, любит папаша единственную дочку. Любит сильно. Значит, и ее избранника вынужден будет если не полюбить, то взять под крыло. Денег, например, дать на открытие собственного дела. Андрей уже почти придумал себе фирменные бирки: «Барганов» – большими буквами, «А» в середине чуть более крупная, цветовое решение – тусклое серебро с глубоким синим. Хотя еще можно подумать, время есть.

– Ой, там Ирка в очереди. Андрюш, что тебе взять? – Они были неподалеку от прилавка, где толпились жаждущие бодрости студенты и преподы.

– Большой кофе и бутер какой-нибудь. Денег дать? – Андрей потянулся к карману.

– Да есть у меня! Но мне приятно, что ты у меня такой… прям мужчина-мужчина!

– Да ладно, – Андрей пожал плечами, – я пойду столик займу, там, в конце! – крикнул он в Танькину спину, но она уже махала рукой, привлекая внимание Ирки – довольно противной девицы, классической прилипалы и подлизы. Андрею она не нравилась, о чем он в свойственной ему манере сообщил Таньке при первом же удобном случае:

– Я эту выдру с крысиным лицом не перевариваю.

– Да ладно тебе! Я, честно говоря, и сама от нее не восторге, но она, знаешь… бывает полезна. Конспекты всегда пишет. Пару раз за меня рефераты делала. И кофе умеет без очереди брать. – Танька засмеялась. – А ты можешь с ней вообще не общаться, буду вас разделять. И властвовать! – Она обняла Андрея за плечи и запрокинула голову. Шея, видневшаяся в вороте голубого кашемирового джемпера, была загорелой и неприятно уязвимой.

Обещание «разделять» Танька выполняла неукоснительно. И в этот раз, поставив кофе и бутерброд с колбасой несъедобного цвета на низкий подоконник рядом с сидящим Андреем, она отчалила к столику, возле которого стояла Ирка с творожным кольцом в цепких наманикюренных пальцах.

– Андрюш, я там потусуюсь пока, ладно? Надо же Ирочке приятное сделать. – Наклонившись, Танька чмокнула его в щеку и взъерошила волосы.

Андрей тряхнул головой, уклоняясь от ласки. Танькины нежности, чуть более фамильярные, чем ему бы хотелось, раздражали. Но зато с ней почти не приходилось сдерживаться и говорить не то, что думаешь. Она не обижалась на «дуру». Она давала людям нелицеприятные, но правдивые оценки, точно такие же, какие мог бы дать Андрей. Всяким ханжеским рожам они могли бы показаться оскорбительными, но какое им с Танькой дело до этого? Главное, что они друг друга понимают. Что они похожи – в чем-то главном, в том, что и определяет человека. Андрея удивляло и даже завораживало, что Танька, типичная москвичка, упакованная по самые гланды, была парадоксальным образом похожа на женщин из его родного городка.

Все эти продавщицы, уборщицы, приемщицы в прачечной и ремонте обуви, подавальщицы в столовке, большей частью довольно молодые и все поголовно полунищие, напоминали недорогой ситец – редкое плетение, нестойкая краска, а на изнанке – те же незатейливые цветочки, горошки, полосочки, что и на лицевой стороне. Разве что чуть бледнее.

И однокурсницы Андрея по швейному училищу, хоть и предпочитали носить яркие лосины и кофты с люрексом, тоже были ситчиком. Одним большим отделом хэбэшных тканей. С ними было легко – учиться, общаться, хохмить. Чувствовать себя кумом королю помогало и то, что он оказался единственным пацаном на все четыре курса. Говорят, лет пять назад на «Верхней одежде» учились сразу два парня, но сейчас на пять коек в «мужской» общежитской комнате был только один претендент.

Учиться он стал гораздо лучше, чем в школе. Сам не понял, почему. То ли, уехав из дома в областной центр, враз повзрослел. То ли, избавившись от ядовитого внимания отца, расслабился: теперь не нужно было постоянно оправдывать чужие и заранее обреченные на обман ожидания. Даже математика, которую Андрей никогда не любил, вдруг пошла как хорошо отлаженный механизм, без стука и скрипа. Особенно к месту оказалась геометрия: прямоугольники и трапеции, прямые и синусоиды перестали быть абстрактной и бесполезной белибердой, стали привычными, по руке, инструментами. Линия плеча, окат рукава, вырез горловины, вытачка верхняя, нагрудная, от линии талии, разрезная, разутюженная.

Преподы, особенно по профпредметам, относились к Андрею с симпатией и, кажется, даже с уважением. Он был самый талантливый. Про него так и говорили: талантливый. Прочили славу Зайцева или (кто знает? ) самого Диора. Девчонки соревновались за его внимание, за право сидеть с ним за одной партой, стоять рядом за закроечным столом, прикармливать его щами и котлетами.