Изнанка - Лилия Волкова

– У тебя дома швейная машинка есть? – продолжил Барганов. – Можем сейчас к тебе поехать? Ненадолго, часа на три-четыре.

– Д-да, – ответила Ленка. Ее потряхивало. – А з-зачем?

– Потом узнаешь, поехали. Пока, малыш. – Он встал, мазнул ладонью по Катиной щеке и пошел к выходу.

Катя уперлась глазами в две удаляющиеся фигуры. Толстый и Тонкий. Слон и Моська. Он размахивал руками и что-то быстро говорил, она шла молча и только кивала, кивала.

Весь оставшийся вечер Катя хохотала как русалка, травила анекдоты, с генеральскими интонациями возглашала: «Ну, за дизайн! », и в результате выпила паленого коньяка в три раза больше, чем стоило бы. Домой добралась на такси, а утром, конечно, проспала и явилась в институт только к обеденному перерыву. В кофейне было шумно и суетно, как всегда, но в тот день обычная круговерть имела исходную точку.

Глазом урагана оказалась Ленка, стоящая в позе начинающей манекенщицы. Казалось, что со вчерашнего дня она потеряла килограммов пятнадцать, не меньше. Причиной тому было надетое на Хлюдовой платье немыслимого покроя: полосы и лоскуты десяти оттенков зеленого затейливым образом пересекались и перетекали друг в друга, не давая взгляду задержаться на выдающихся Ленкиных формах. Девчонки восхищались, ахали, щупали «матерьяльчик». Удивление мужчин было молчаливым, но явным. Умей Ленка читать мысли, она бы поразилась количеству желающих провести с ней пару часов наедине.

Ленка увидела Катю, отвела от себя любопытные руки и выбралась из толпы. Вцепилась в подругу, поволокла в направлении туалета и говорила, говорила, захлебываясь словами:

– Кать, Кать, это ж чума! Три часа всего – и вот, ты глянь! Я такая красивая никогда, никогда не была! – Она хихикнула. – Разве что на Новый год в детском саду, мне тогда мама платье из занавески и корону…

– Лен, подожди! Что три часа? В очереди в магазине стояла? Где Андрей? Он когда от тебя ушел?

– Какой магазин? ! – Ленка счастливо захохотала, закидывая голову назад. – Это он, Барганов твой! Своими собственными охренительными ручками! Сшил! Вчера! На моем доисторическом «Зингере»!

Катю в сердце больно клюнула ревность. Не к Ленке. К тайной жизни Андрея, которой он не хотел делиться. К его очевидному таланту, причастной к которому она не была.

– А откуда ткань? – спросила она Хлюдову, хотя спрашивать хотелось Андрея и, конечно, не про ткань.

– Да мы по пути заехали на какой-то склад, на такси, кстати! И потом в мою жопу мира – тоже, и Андрюха платил везде, и в тачке, и на складе. А склад этот – чума просто, ты бы видела! Там ангары, ангары, продавцы – индусы и китайцы, куча материала разного. Я говорю: давай вот этот возьмем, там был один такой, с цветами, роскошный, чума просто! А Барганов твой меня дурой обозвал, набрал этой вот зелени непонятной. Я, знаешь, расстроилась страшно, думаю: что приличного из этого можно сшить? Но ты видишь? ! Это чума, чума!

Ленка задвигалась всем своим массивным телом, закружилась, вскинув руки.

– Лен, постой, какая-то нитка у тебя торчит снизу, дай я посмотрю.

Катя присела к ногам Хлюдовой, немного завернула подол. Потом еще. Привстала и задрала Ленке платье чуть ли не до пояса. Изнанка была ужасна. Махрились неровные края, свисали спутанные нити, цепляясь друг за друга, как лианы в джунглях. Ленка попятилась, вытаскивая их Катиных рук свое двуликое платье. Сказала смущенно, глядя в ее изумленное лицо:

– Ну, в общем, да, на изнанке полная хренотень, конечно. Ты ж понимаешь, времени мало было, Андрей торопился очень. Я собиралась потом сама это все как-то облагородить, но так хотелось поскорее надеть! И вообще: я в ближайшее время ни перед кем раздеваться не собираюсь. – Она хихикнула. – А снаружи – вон какая красота! Где, ты говорила, там нитка? Оторви аккуратненько, и пойдем уже! Может, и Андрей уже пришел? Пойдем!

– Давай. – Катя снова присела к Ленкиным ногам, откусила торчащую нитку. – Ты иди. Я сейчас.

Зеркало с прикрепленными поверху лампами дневного света было безжалостным. Узкое бледное лицо с темными полукружиями под глазами. Губы, которые норовят сложиться скобочкой, как у готового заплакать ребенка. Катя посмотрела на себя с отвращением. Сдвинула брови. Надула щеки. Потом пальцами потянула в стороны уголки губ, изображая улыбку. Хмыкнула. К черту! С чего ей расстраиваться? Глупость какая! Ее Андрей – потрясающий, талантливый, гениальный! Она сейчас пойдет и будет радоваться и его успеху, и Ленкиному счастью, и волшебному платью!

Андрей был уже в кофейне, сидел на низком подоконнике с видом свежекоронованного монарха. Вокруг была не то чтобы толпа, но заметное скопление из девчонок. На восторги и вопросы он реагировал через паузу, отвечал лениво, с оттяжечкой. Увидев Катю, царственным жестом показал на место рядом с собой. Окружение почтительно расступилось, Катя села, скользнула джинсами по холодному камню поближе к герою дня и улыбнулась, засияв отраженными лучами Андреевой славы.

– Барганов! А ты у нас, оказывается, талант! – Над ними стояла Танька Переверзева: блондинка, обладательница итальянского кожаного пальто и титула «Лучшие ноги факультета». Говорили, что ее отец – то ли дипломат, то ли партийная шишка, то ли вор в законе. В их институте любили трепать языком. – А мне соорудишь что-нибудь? Только не зеленое. – Переверзева сморщила нос и зыркнула в сторону Хлюдовой. Та стояла за столиком в окружении пятерых парней и с аппетитом уминала кремовое пирожное. Оно, по всей видимости, было жертвоприношением одного из новоявленных поклонников языческой богине любви и изобильного приплода.

– А тебе зачем, Переверзева? – Андрей хмыкнул. – Западные шмотки надоели? Они ж хоть и дорогие, но голимый ширпотреб. В Италии или какой-нибудь Бельгии в джинсе и коже каждая первая ходит. Там на тебя никто бы и не глянул.

– Ой, да ладно! Не выпендривайся. Так сошьешь? Розовое что-нибудь. Или сиреневое. Я заплачу, кстати. Сможешь себе джинсы? прикупить, а то ведь на тебе точно не ширпотреб, а индпошив. Из урюпинского ателье. – Две Танькины подружки, ее вечная свита, засмеялись мышиным смехом.

Катя напряглась и уже открыла рот – сказать Таньке что-нибудь остроумное и злое, отбрить ее так, чтоб неповадно было. Но Андрей успел первым.

– Не, Переверзева, для тебя я шить не буду. Во-первых, ты дура. Во-вторых, для тебя мне неинтересно.