Хроника зеленых праздников - Ольга Озерцова

– Где же ты была? А я весь лес исходил тебя ищучи.

– Ах, я примеряла сорочечку. – И вдруг она рассмеялась. – Да ты никак не замечаешь. Я сидела на иве и все наряжалась, наряжалась. Скоро праздник, нельзя же так, неприбранной.

Она тряхнула волосами. По лугу разлился тревожный, колдовской запах… И вдруг Ярилка увидел, что вся она в белых и желтых речных цветах. От ее движения длинный ворот рубахи раскрылся, и под ним мелькнуло светящееся тело, оплетенное водорослями и травами. Рубашка перехвачена как поясом каким-то стеблем. А сама она стала будто выше и величественней.

– Да ты как властительница вод.

Та вдруг снова рассмеялась:

– Пойдем купаться, не боишься, утащу в омут?

И бросилась в реку. Но пока он добежал, только увидел цветы и мелькание волос или водорослей над ними.

Но на другой день Ярилка снова ее встретил.

– Скажи, а ты не можешь стать обычной земной девушкой?

Она снова рассмеялась:

И подняла руку, провела ею по влажным листьям ивы, те в ответ зашелестели, забормотали.

– Мне хочется, чтобы ты пришла ко мне в дом. Твой смех мне снится. Чтобы каждый день знать, что ты не уйдешь, что ты рядом.

Она сидела около Ярилки на густой траве, завернувшись в волосы, и сквозь мокрую рубашку белели ее руки и плечи. Тут, к его досаде, она снова вскочила.

– Но сядь рядом.

– Хорошо, только больно уж ты тяжелый, и все вы.

И она, наконец, опустилась на траву.

– Ну скажи, пожалуйста, неужели же ты не чувствуешь, что жизнь вся струится, меняется, как река, и бежит, – ее серебристый голосок стал низким. – Что ж вы в самом деле не видите? Да смотри же ты!

И она с досадой выбежала на середину залитой лунным светом поляны, скинула рубашку, отбросила ее на траву, взметнула вверх руки и вся устремилась ввысь.

– Ты можешь вот так? Месяц, месяц ясный, не скрывайся за тучей! Я сейчас схвачусь за лунные нити.

Она подняла вверх ладони, и в самом деле стал литься на нее тревожный свет, охватив всё стройное тело и длинные до земли волосы.

– Смотри же ты, глупый! Земля моя, выпусти сестриц на волю. Не бойтесь. Всё в тебе дышит и меняется, всё хрупко, всё живет.

Ярилка смотрел на нее, не отрываясь, и вдруг услышал кругом непонятный шорох, ветер зашевелился в траве и деревьях.

– Ну же, месяц, – она топнула ножкой и вдруг закружилась. Метались ее волосы, мелькали бледные руки, закачались ветви деревьев, словно завораживая, а из них раздался смех, доносились колдовские звуки, маячили чьи-то прекрасные тела. Но Ярилка видел только ее. Он побежал к ней. Она протянула к нему ладони, он ощутил их прохладу. Она придвинулась близко-близко. И глаза, бесконечные, как омут… Потом вновь отдернула руки и побежала по траве, оставляя росистый след.

– Ну, догони!

Дерево вслед за ней склонилось. На нем раскачивалось что-то лохматое и темное, Русалочка звала:

– Ах, дедушка, ты проснулся? Ио, ио, земля ожила.

Ярилка остановился. Ах да, русальная неделя, всё из земли выходит.

– Иди к нам!

Он протянул к ней руки, опустился на траву.

– Что же ты от меня бегаешь?

В это время маленькое существо залезло к нему на колени, заглянуло детскими глазами в лицо и спрыгнуло.

– Ты-то, полевичка, что разгулялась? Иди на поле, без тебя ржи скучно.

Та улепетывала. Ярилка снова вскочил. Ветки дернулись, хлестнули по лицу.

– Чтоб тебя подняло и понесло на дерево!

Вот началось, повело.

Земля раскрывалась. Скоро и деревья начнут плясать. Пошло колдовство. Надо пойти предупредить Добриту, пора. Ох, разрази меня Перун, всякая сила вылезает.

Ну да, сейчас земля как разомкнется, разойдется, полезут травы да цветы, русалки будут свивать их, а кикиморы запляшут на болотах, начнут стучать, свистеть…

То-то по земле пойдет потеха…

До Троицы длится русальная неделя. С ней связано много поэтичных поверий и обрядов: о русалках, о родниках, реках и озерах, о заклинаниях растений и об "игре" солнца утром на Троицу.

Продолжим о русалках. По поверьям они появляются именно в это время

Существует много быличек о полевичках – полевых русалках (больше, чем о водяных), где они представляются духами растительности, оберегающими посевы и способствующими их цветению. Так, в Полесье записано поверье, что как зацветает рожь, по ней бегают, играются и резвятся, опыляя ее, русалочки в цветочных венках, похожие на девочек лет двенадцати.

С болью рвалась трава к свету сквозь толщу земную, темную, холодную, и вдруг… Мягкий ветер колыхал ее, вздохнула радостно травка и полетела из нее светлая душа ее с зелеными косами, с зеленеющими глазами, тоненькая и крошечная, как облачко, – летит по траве зеленая полевичка, похожая то на котенка, то на девочку. Резвилась, смеялась, бегала и каталась по траве; та колыхалась, шла волнами, от ее смеха звенела цветами и пчелами.

– Травушка-муравушка, деточка, любо сыну земли смотреть, как веселишься ты. Пусть град тебя не побьет, солнце не сожжет.

Ее нежный, застенчиво прихотливый нрав более всего трогал. Особенно удивляла старика ее слабость и в то же время неистребимость. На склоне лет он все чаще думал, что в этом смысл жизни и красоты – хрупкость и неистребимость. Но вот она незаметно для него подкралась и стала щекотать опущенные в траву руки. Трава шевелилась. В детстве он топтал ее, бегал по ней, в горе прижимался к ней щекою, а когда он умрет, она будет все так же тревожно и нежно шелестеть над ним, чтобы не заскучал он, чтобы знал, что жизнь бессмертна.