Инстинкт зла. Тень - Марина Суржевская

Я не придала значения гибели Люка. Во-первых, наемники живут с ожиданием смерти, во-вторых, мы никогда не были особо близки. Просто в тот день я задержалась в Химере, а Люк был пьян и хотел выговориться. Когда я узнала о гибели наемника, то лишь пожелала ему спокойного пути к предкам. Пьяная драка, что поделать…

А вот сейчас задумалась, вдруг Люк говорил правду? Он твердил, что футляр в какой-то момент открылся, и он увидел то, что лежало внутри. Словно нож по собственной воле показал себя парню. Пьяный и чуть ли не плачущий наемник даже нарисовал то, что увидел на грязной салфетке. А потом сжег, опасливо косясь по сторонам. Но я запомнила. Как ни странно, грубый и дурно пахнущий Люк обладал явными художественными талантами, потому что нож на салфетке получился живым и объемным.

Вот только был ли он действительно артефактом Легара? Загвоздка была еще и в том, что сведения об истинном облике таких предметов были тайными.

Но мне надо с чего-то начинать. Так что навещу-ка я этого господина-заказчика.

Сунула свиток на место и уже хотела уйти, как решила проверить и еще кое-что. Полка с данными на Дом Лунного Лотоса оказалась длинной, а вот свитков на ней – всего ничего. Главная черта проклятых линкхов – скрытность. Они очень не любят распространять информацию о себе. Так что среди бумаг я нашла лишь общие сведения.

Принц Лунного Лотоса Каит, серебряная ветвь, чистокровный, мать… отец… Расположенность к ментальным атакам, умение проникать во сны и сознание, умение создавать иллюзии, способность к полной трансформации, стопроцентная регенерация и нечувствительность к боли, стихия управления – вода… отличается жестокостью, мстительностью, злопамятностью. Дата рождения – неизвестно.

Я перевернула листок и разочарованно выдохнула. И все? А вот еще…

– Исчез в Сто тринадцатый Год Белого Папоротника. Предположительно – мертв, – пробормотала я и задумчиво уставилась на стену. Девять лет назад. С изображения на свитке в упор смотрели белые глаза наследного принца, которые я отлично помнила. Да, это был он, тот, от кого я удирала с маскарада в Асель-Аре. Получается, что примерно в то же время наследник Лунного Дома исчез? Признаться, меня тогда не слишком интересовали принцы, линкхи и прочее. Мне было шестнадцать, я влюбилась, делала первые шаги в Гильдии… Я не задумывалась о правящих и ничего не знала о них.

– Занятно, – протянула я, отгоняя от лица расшалившихся мотыльков. Снова полезла на полку, но никаких данных о Тенях принца там не было. Что и неудивительно, Теней у наследника могло быть не менее тысячи, о них никогда не писали. Кому интересны рабы? Порой им даже имен не давали… Но тот голос… я была уверена, что узнала его.

И в ту ночь маскарада во дворце Асель-Ара с принцем Лунных разговаривал Скриф.

***

Самое забавное, что я никогда не мечтала о любви, прекрасных принцах на всех этих радужных единорогах, о которых принято мечтать нормальным девочкам. Наверное, потому что я была девочкой ненормальной, во всех смыслах.

Началось с того, что мама покинула меня сразу после рождения. Нет, она не умерла, она просто сбежала из городской больницы, в которой произвела меня на свет. Почему – я так и не поняла. Видимо, я ей не понравилась. Увы…

Нормальные младенцы, конечно, не помнят этот чудесный период своей жизни, когда ты лежишь в колыбельке, пускаешь пузыри и портишь подгузник. Но я уверена, что помню. Белый свет, колыбельная песня и ощущение потери, когда я поняла, что осталась одна. А может, это все мое воображение, которое порой меня подводило.

Мне невероятно повезло, потому что я не осталась лежать в той больнице, а все же попала в дом. К удивлению всего персонала меня забрал мужчина, который не был женат на моей матери и, говорят, не собирался становиться отцом. Из него получился лучший отец из всех возможных.

Хотя глядя на лицо и тело этого мужчины, сплошь покрытое татуировками, никто не заподозрил бы в нем это изумительное качество. А вот я точно знала, что нет на свете человека, более достойного прямой путевки в рай, чем он.

Огромный, как скала, разукрашенный оскаленными мордами и черепами, пахнущий мазутом и машинным маслом, владелец полулегального гаража, где ночами шустрые ребята разбирали ворованные автомобили – оказался самым чудесным папой на свете.

Начать с моего имени. Папа говорит, что в день, когда он принес меня в свой дом– гараж, под окнами расцвели ирисы. И Большой Бук не придумал ничего лучше, чем дать орущей девочке название цветка. Папа уверяет, что я заткнулась, стоило ему назвать меня Ирис. Скорее всего, врал, чтобы я не возмущалась слишком девчачьим имечком.

Потому что в остальном во мне не было ничего девчачьего.

Да-да, никаких кукол, розовых домиков, оборочек и туфелек. Я играла с шестеренками и деталями от угнанных тачек, отлично разбиралась в двигателях и могла с закрытыми глазами разобрать байк. По выходным папа возил меня к приятелям, где можно было пострелять, понырять в холодном озере или подраться с местными мальчишками.

В большинстве случаев Большой Бук вообще забывал, что я родилась все-таки девочкой. Я носилась в джинсах и кедах, мои короткие темные волосы торчали иглами, а пальцы были вечно перепачканы мазутом.

Правда, порой отец все же вспоминал о моей половой принадлежности. Например, когда я начала курить, как и все мои приятели по гаражам. Мы удачно стянули пачку дешевого курева в местной забегаловке и удобно устроились на деревянных ящиках в любимой подворотне. Ничто не предвещало беды, и наши битые тринадцатилетние задницы не ныли, предчувствуя папин ремень. Но, увы, так и вышло. Отец орал так, что я чуть не оглохла, задал трепку не только мне, но и всем, кого успел поймать, а потом долго и нудно рассказывал, что я девочка, а значит, должна вести себя подобающе. Под конец этой тирады я так устала быть девочкой, что заснула.

Обычно на утро папа забывал все наши разногласия, и мы привычно отправлялись в гараж – чинить и разбирать новую машину, но на этот раз отцовский гнев затянулся.

– Ирис, надо поговорить, – сообщил он, стоило мне выползти из своей коморки под крышей гаража. Большой Бук сидел на табурете, что когда-то сам сколотил, и я вдруг поняла, что отец выглядит уставшим. А еще он отводил глаза, и тогда я впервые ощутила дрожь страха. Потом это чувство станет привычным…