Красавица - Анастасия Евлахова

Передняя зала встретила прохладой, и Мора только теперь поняла, как тепло на улице. Первое кольцо тонуло во влажной, сладкой дымке тропического сада, а вот в помещении было почти что зябко. Мора остановились у двустворчатых дверей из органического дерева, которое на Втором можно было отыскать разве что на алтарях и в храмах, и женщина в желтом кивнула:

– Вам сюда.

Двери растворились, и женщина отступила в сторону. Мора, неловко запнувшись за порожек, шагнула внутрь. Сердце колотило в ребра, глаза слезились от волнения. Она так крепко прижимала к груди свое форменное платье, что безнадежно его измяла. Створки захлопнулись. В воздухе витал едва различимый душок влажного дерева, смолы и пыли. Странный запах, но неуловимо приятный, будто открываешь старую, глубоко запрятанную тайну.

– Два-семнадцать-шесть-один?

Мора вздрогнула, но все же подняла голову. Она никогда не слышала, чтобы ее личный номер произносили вслух. В этом не было необходимости, ведь в семье ее звали по имени. Она бы и забыла его, если бы цифры не требовалось вводить в систему мобуса. Первая из них соответствовала порядковому номеру кольца, на котором она жила, и Мора невольно задалась вопросом: что же, теперь ее код переделают? Или она так и останется двойкой среди единичек?

Между тем зал, в который она попала, оказался таким огромным, что у Моры закружилась голова. Она едва дышала, разглядывая высокие остроконечные арки окон, воздушные колонны, увитые ползучей зеленью, зеркальные плиты пола и гладкие узорчатые панели на стенах.

Прямо перед ней, словно приготовившись к представлению, сидели за длинным столом четверо: темноволосая дама в меховой накидке, господин в белой рясе, мужчина в темно-синем костюме и старик. Последний из сдержанного общества выбивался почти бунтарским видом: его седая борода была заплетена в мелкие косички, а кожу – и на руках, и на лбу, и на щеках – покрывали бесчисленные татуировки. Выражение лица у него было блаженное, будто он едва ли понимал, где находится: когда Мора вошла, он отрешенно чертил пальцем какие-то узоры на столе и на гостью даже не взглянул.

За спинами этих людей стояли, будто караулом, гвардейцы, а чуть поодаль – пожилая дама в желтом, как и у первой провожатой, платье. Все такие сосредоточенные и важные, что Море показалось: еще немного, и она просто лопнет от страха.

Пожилая дама в желтом нахмурилась и повторила:

– Два-семнадцать-шесть-один? Подтвердите свою личность, пожалуйста.

Лицо у женщины было гладкое и свежее, зато волосы белее белого, как будто их хозяйка была глубокой старухой. Мора спохватилась и вытащила арканитовую пластинку. Поколебалась, не зная, куда ее опустить, а потом заметила прямо перед собой столбик с прорезью в плоской верхушке.

Когда карта утонула в прорези, в воздух вылетела уже знакомая голограмма. На свое изображение Мора не смотрела, но видела, как мелькают в повороте носки ее старых коричневых туфелек, в которых она снималась для файла.

– Подтверждено, – кивнула дама в желтом.

Голограмма растворилась, и карта выскользнула обратно.

– В твоем файле отмечено, что ты уже родилась с таким шрамом. Это правда? – спросил мужчина в темно-синем.

Мора осторожно кивнула. К ней тем временем подошел человек в длинном облачении – он явно служил в храме, но таких белых одежд Мора еще никогда не видела. Наверное, он занимает очень высокий пост… От храмовника разило затхлым, спертым духом, как будто его рясу хранили в запертом сундуке не меньше сотни оборотов, а глаза казались едкими, словно вместо радужки налили кислоты.

– Работа, безусловно, грубая, – процедил он наконец. – Такое могли сделать только в подпольной клинике на Третьем кольце. Ты, девочка, знаешь, чем карается покупка нелегальной операции?

На это Мора с ответом не нашлась. Неужели он думает, что на такую переделку кто-то решится в здравом уме?

Священник поднес палец к ее изуродованной щеке, но кожи не коснулся. Смотрел он на нее с неприязнью, и Море вдруг нестерпимо захотелось плюнуть ему в лицо. От этой мысли она покраснела: и откуда вдруг такие порывы?

– Посмотрите и вы, Маккус, – предложил храмовник.

Мужчина в синем встал и тоже подошел к ней:

– Ну-ка.

Он вскинул руку, схватил Мору за волосы и дернул, разворачивая ее лицом к свету. Мора охнула. Жест вышел властным и унизительным, как будто она была не человеком, а нашкодившей глоккой. Или он просто не хотел прикасаться к ее лицу?

– Боюсь, девочка, у тебя могут быть серьезные неприятности, – процедил господин Маккус. – Твои файлы уже отправились на проверку, и если окажется, что их редактировали, у тебя будут крупные проблемы. А еще я лично прослежу за тем, чтобы твои данные сличили с базами всех клиник на острове. Всех, кто практикует без лицензии, мы проверим с таким же пристрастием. Если выяснится, что твоя отметина – дело рук хирурга, на дно пойдешь не ты одна, но и вся твоя семья. Ты, надеюсь, это понимаешь?

Мора хотела заговорить, хотя бы кивнуть, но от страха у нее словно язык отрезало. Теперь она почти мечтала оказаться в беснующейся толпе на Втором. Это куда лучше, чем такие угрозы – и не только ей, но и маме, и отцу, и Зикке.

– Мы не выписываем себе на Первое всех и каждого, – продолжал господин Маккус.

Стоять с запрокинутой головой было ужасно неудобно, и Мора переступила с ноги на ногу. С такого ракурса она видела только часть лица господина Мак-куса; его губы, перевернутые, с подбородком вместо носа, двигались нелепо и уродливо.

– Ты и представить себе не можешь, сколько у меня на столе лежит прошений только за этот месяц. Как думаешь, сколько я подпишу? А? – Он снова потянул ее за волосы, и Мора зажмурилась. – Я дам тебе подсказку. Ни одного. А теперь догадайся, сколько сейчас на Первом кольце тех, кто родился за его пределами? Одиннадцать человек на шестьсот девяносто четыре тысячи. И одна из них – в этой комнате, но под очень большим вопросом. Думаешь, можно разукрасить себе личико и решить все свои проблемы? Думаешь, с Осью можно шутить? ..

– Маккус! Довольно.

Поднялась наконец и женщина в меховой накидке. Ловко обогнув стол, она подошла поближе. Мору обдал аромат ее духов – легкий, свежий, как пыльца из бутона.