Весенняя коллекция детектива - Татьяна Полякова

– Бери что полегче, – распорядился Добровольский.

– А что полегче?

Ответа на это не последовало, и Олимпиада продолжала таскать. В висках у нее сильно и мерно стучало.

– Что происходит? – вдруг громко спросила она, остановившись. – Что происходит в моем доме? ! Кто делает все эти пакости? ! Разбойники? ! Террористы? !

– Мы выясним, – пообещал Добровольский. – Я тебе обещаю.

И она поверила. Конечно, они выяснят, раз он так сказал. Невозможно ему не верить, он же не Олежка! Им бы только выбраться отсюда, хотя как это сделать, когда металлическая дверь захлопнулась и заперла их, как в мышеловке!

Кажется, у Агаты Кристи был рассказ с таким названием. Или с каким-то другим?

Если я выберусь отсюда и меня не посадят в тюрьму, как пособницу террористов, я перечитаю все детективы, вдруг пообещала она себе. Я больше ни слова не скажу Люське, которая только и делает, что их читает, и да простит меня большой русский писатель Михаил Морокин, который так же презирает детективы, как и я сама! ..

– Липа, давай! Берись за тот край!

Она послушно взялась за край стола, и Добровольский моментально закинул его на другой стол, побольше, с которого сам растаскал все барахло. Олимпиада только в последнюю секунду успела отцепиться, а то бы он и ее закинул! ..

Склонив голову, он критически оценил сооружение, что-то прикинул и еще воздвиг на верхний стол утлый офисный стульчик, на котором, видимо, сиживал дядя Гоша, когда мастерил свои смертоносные игрушки!

– Так. Теперь мне нужно, чтобы ты держала стул очень крепко, иначе я свалюсь и сломаю себе шею.

– Ты собираешься туда лезть? !

– Липа, – сказал он нетерпеливо, – стены мы не разберем и дверь не откроем. Позвонить нам неоткуда, телефона нет. Путь у нас только через крышу, и времени очень мало. Если он вызвал полицию, она приедет очень быстро, они уже привыкли сюда ездить как на работу.

– Ты собираешься разбирать крышу? !

– Липа.

Она изучила сооружение – стол, на нем еще стол, а сверху вращающийся офисный стул. Выглядело не слишком надежно. То есть совсем ненадежно! Тем же взглядом Олимпиада оценила Добровольского.

Он тяжело дышал – то ли от усилий, то ли от того, что духота сгущалась ощутимо, и было совершенно ясно, что сооружение его не выдержит, даже если он похудеет в застенке ровно в два раза.

– Придется ждать, пока ты похудеешь, – тоном Кролика сказала она Винни-Пуху.

Он подумал.

– А сколько ждать?

– Неделю!

И они улыбнулись друг другу.

У них были разное детство, разные родители, даже страны разные, только книжки одни и те же.

– Подсади меня, – велела решительная Олимпиада Владимировна, примерилась и встала на колени на нижний стол. – И держи, ради бога!

Добровольский, который не ожидал от нее никаких таких геройств, странно хмыкнул, как бы по-новому оценивая ее.

Придерживая ее одной рукой за лодыжку, другой он плотно ухватил стол, который даже от ее веса ходил ходуном.

– Отпусти, щекотно, – велела Олимпиада, дернула ногой и осторожно полезла на второй. Офисный стульчик зашатался, закрутился и чуть не упал.

– Липа, осторожнее!

– Это стол, – пропыхтела она сверху, – на нем едят. Это стул, на нем сидят. Павел, держи меня!

– Я стараюсь.

– А чем я буду пилить крышу? Или что я должна делать? – Она стояла на коленях на стуле, который крутился во все стороны, но до потолочных балок было еще довольно высоко, и стало понятно, что придется вставать на ноги, и Добровольский вдруг подумал, что вряд ли удержит ее, если она начнет падать.

– Пилы нет, – сказал он.

Задрав голову, он смотрел, как она пытается встать на ноги на шатком стуле. Обеими руками он держал основание стула, не давал колесикам ездить, но это мало помогало.

– А что есть?

– Топорик.

– Мне придется ее рубить?

Она не сможет ни размахнуться, ни как следует ударить, подумал Добровольский. Она стоит, согнувшись в три погибели, и как только размахнется, стул повернется и она упадет. Упадет.

– Слезай, – приказал он. – Слезай, ты не сможешь. Придется искать другой путь.

– Дай мне этот твой топорик, – балансируя на дрожащих ногах, как канатоходец под куполом цирка, велела она.

– Ты не сможешь, Липа. Я об этом не подумал.

– Я попробую, – сказала она. Теперь она уже держала равновесие, помогая себе руками. – Ты держишь чертов стул?

– Держу! – рявкнул он. Ладони вспотели. – Но если ты упадешь, я тебя не удержу. Слезай!

– Павел, дай мне топор, пожалуйста.

Он перехватил руки, поднял топорик и протянул ей. Она наклонилась, чтобы взять его, потеряла равновесие, и секунду Добровольский видел прямо перед собой ее глаза, полные отчаяния и ужаса, – но только секунду. Она вроде снова нащупала точку опоры, посмотрела вниз и пошире расставила ноги.

– Рядом с балкой, – сказал Добровольский, ужасаясь тому, что она делает. – Там должен быть стык. Попробуй постучать.

Олимпиада попробовала. Получилось гулко, как в дно бочки, и проклятый стул зашатался, заходил ходуном, и она присела, как Василий, бывший Барсик, когда слышал на улице, как ревут машины.

Добровольский держал неверные, хлипкие пластмассовые ножки изо всех сил.

– Найди стык. Попробуй его продолбить или отогнуть лист. Или, может быть, там есть щель.

Фонарь на выступе стены мигнул. В нем были мощные батарейки, но все же не вечные. Минут через пятнадцать он погаснет, и они останутся в черноте – Олимпиада на хлипком сооружении из столов и стульев и Добровольский внизу, вцепившийся в предательскую пластмассу.

И еще существовала вероятность, что тот, кто запер их здесь, вернется. Этим соображением Павел Петрович с Олимпиадой Владимировной не делился. У убийцы мог быть припрятан пистолет, а почему нет? И он мог вернуться. Чтобы убить их и оставить тут – в этом случае их точно долго не найдут, пока запах станет невыносимым. Запах разлагающегося мертвого тела.