Театральная сказка - Игорь Малышев

        Сами по себе.

Мыш знал эту песню.

Шум воды стих, послышалось шлёпанье босых ног по кафелю. Мальчик подскочил, запаниковав, пошёл отчего-то в сторону часовой, потом опомнился, вернулся, снова сел на ступеньку и крикнул:

– Я принёс сухую одежду!

– Спасибо.

Дверь приоткрылась. Мыш просунул внутрь кучу тряпок.

– Выбери, что подойдёт.

– Океюшки, – донёсся весёлый голос.

Послышался шорох ткани.

– Меня Веткой зовут, – мелодично, словно бы продолжая напевать, произнесла девочка.

– А я Мыш.

– Странное имя.

– Нормальное.

– Ну, Мыш так Мыш, – легко согласилась она. – А взрослых тут нет?

– Утром Альберт придёт.

– Это кто?

– Режиссёр. А также осветитель, билетёр, администратор и кто угодно.

– И больше никаких взрослых?

– Нет. Ни взрослых, ни детей.

– Ну и как он, Альберт?

– В смысле?

– Человек какой?

– А, нормальный.

– Как думаешь, возьмёт он меня в ваш театр?

– Это ему решать. Но почему бы и нет?

Ветка вышла из ванной в белой греческой тунике, доходившей ей до щиколоток. В руках у неё была куча мокрой одежды и тяжёлые отсыревшие ботинки.

– Как мне, нормально? – спросила она, крутанувшись, так что полог туники взлетел выше колен.

– Нормально. Свет выключи, – борясь со смущением, ответил Мыш.

Ветка повернула вертушок древнего выключателя, раздался громкий щелчок.

– Теперь я напою тебя чаем, – сказал Мыш, поднимаясь по ступенькам и освещая путь фонариком в телефоне. – Ты любишь зелёный или чёрный?

– Сегодня я люблю горячий, – сообщила девочка. – Максимально горячий.

– Это будет нетрудно.

В часовой он усадил её на стул, включил чайник. Сам взгромоздился на крышку пианино, пытаясь выглядеть сильным и уверенным в себе.

Пока чайник закипал, Мыш пытался не очень умело шутить, а девочка хохотала, открыто и совсем не стесняясь незнакомой обстановки. Мыша это ободряло, он шутил снова и всё более и более охотно, девочка снова смеялась.

«Что-то я сам на себя не похож», – подумал мальчик.

Чайник щёлкнул. Мыш разлил кипяток по чашкам…

Театральные будни

Начались репетиции.

– Вы, конечно, можете иметь собственное мнение, но я не уверен, что «Ганц и Гретель» – кассовый проект, – высказал Мыш Альберту.

– Так. Давай сразу расставим точки над «i». Режиссёр тут я, и только я определяю, что кассовый проект, а что нет. А если по существу, то исключительно от вас зависит, будет ли проект кассовым. И ни от кого другого, – режиссёр направил на мальчика указательный палец.

– А какие-то ещё спектакли предполагаются?

– Нет. Мы будем играть «Ганца и Гретель» два раза в неделю.

– Что? – удивился Мыш. – Один спектакль два раза в неделю?

– Именно. Он идёт в нашем театре более двухсот лет. Почему сейчас должно что-то измениться?

– Больше двухсот? – осторожно проговаривая слова, произнёс Мыш и оторопело поглядел на Ветку.

– То есть начинали играть этот спектакль ещё… – она быстро посчитала в уме, – при крепостном праве?

– Так точно. Крепостные актёры графа Шереметева Николая Петровича.

Альберт усмехнулся и сказал:

– Что это у вас так лица вытянулись? Можно подумать, что речь идёт о временах как минимум Древней Греции.

– Ну, на самом деле, для человека события двухсотлетней и двухтысячелетней давности не сильно-то и отличаются, – заметила Ветка.

Альберт неопределённо покачал головой.

– Тут ты, конечно, права. Но, как бы то ни было, театру действительно более двухсот лет. И мои предки уже целых два века связаны с ним самым тесным образом. Играли, режиссировали, шили одежду, рисовали декорации…

Ветка посмотрела на Мыша, потом на Альберта, словно не уверенная, стоит ли задавать свой вопрос.

– А вы, только извините ради бога, если глупость спрашиваю…

– Ничего, валяй.

– Вы от кого свою родословную ведёте? От крепостных или от Шереметевых?

Разговор происходил в часовой. Альберт, слегка играя на публику, сел за пианино, взял несколько элегических аккордов, должно быть, начало какого-то романса. Достал из кармана фляжку, сделал глоток. Прислушался, как течёт коньяк по горлу, произнёс:

– Родословную, девочка, я веду и от тех, и от других. Так бывает… Актрисы юны, красивы, пластичны, а перед таким сочетанием не могут устоять ни графы, ни князья, ни цари. Вы знаете, что Николай Петрович Шереметев был женат на своей бывшей крепостной? Да-да, на Прасковье Ивановне Ковалёвой-Жемчуговой, актрисе театра.

– Так вы граф?

Альберт усмехнулся, приподнял невидимую шляпу.

– К вашим услугам. Впрочем, хватит истории. Наша задача – поставить, или, если хотите, восстановить спектакль «Ганц и Гретель». Первая репетиция завтра в восемь утра. Попрошу без опозданий. И, кстати, ко мне можно обращаться на «ты».

Он натянул плащ, водрузил на лысеющую голову шляпу с широкими обвисшими полями. Мыш и Ветка проводили его до дверей.

– Скажите… Скажи, Альберт, а что случилось с предыдущими актёрами? – спросил Мыш перед тем, как закрыть за режиссёром дверь. – Ну, с теми, что были до нас?

– Что стало? – с неожиданной резкостью в голосе переспросил режиссёр. – Да ничего особенного – они выросли.

За три дня до этого разговора дети вызубрили свои роли, написанные Альбертом от руки на листах из ученических тетрадей.

– Не проще было на принтере распечатать? – нахмурился Мыш, когда впервые увидел покрытые аккуратными строчками листы.

– Никаких принтеров, компьютеров и прочей мертвечины. Я старомодный актёр старомодного театра, – ответил Альберт. – Текст, написанный от руки, всегда более живой, чем распечатка.

– Тут не всё легко читается, – придирчиво пошелестел страницами мальчик.

– С живыми всегда непросто. Разберёшься.

Когда Мыш впервые ступил на сцену, на него накатило что-то вроде наваждения. Тёмный зал, залитая ярким светом прожекторов и софитов сцена, запахи пыли, старой благородной материи, сухого дерева… На мгновение ему показалось, что сейчас произойдёт чудо: налетит ветер, запоют птицы и начнётся настоящая сказка… Но… Ничего не произошло. Лишь шедшая позади него Ветка крепко взяла его за руку, и он понял, что она тоже чувствует что-то подобное.