Вырай. Новая эпоха - Екатерина Боровикова

– Побудешь со мной? А то я так испереживалась, что до утра не засну. Страшно.

Ни слова не говоря, Софья оставила в покое будущего крестника и легла рядом с подругой. Та уткнулась Кривицкой носом в подмышку и практически сразу мирно засопела.

Хромушка уходить не спешила. Тепло Верочки, её ровное дыхание умиротворяли. Очень хотелось верить, что роды пройдут прекрасно, соседка быстро поправится, малыш родится здоровым, и вообще. Всё будет хорошо.

Но оптимизмом Соня не отличалась. В Приходе почти не было детей – скученность, отсутствие врачей и лекарств, плохое питание делали своё дело – даже если у женщины и получалось выносить ребёнка до положенного срока, никто не мог дать гарантии, что она и малыш выживут в таком рискованном мероприятии, как роды. Да и позже ситуация не улучшалась – встречу с Богом могла обеспечить банальная простуда.

Девушка решила рискнуть. Верочка вроде бы спала крепко, Приход сонно молчал, и свидетелей можно было не бояться.

Софья снова положила руку на живот беременной. Не торопясь, просмотрела будущую мать.

«Сердечко работает как часы. Почки… почки не очень. Непонятные какие-то пятна, тёмные. Но ничего серьёзного. Может, это из-за двойной нагрузки. Голова… сосуды вроде нормальные, ровные, нигде никаких странных утолщений».

Шаг за шагом Соня проверяла, всё ли в порядке у Верочки со здоровьем. Исправлять поломки, лечить девушка не умела. Но видеть людей насквозь, в буквальном смысле, могла. И сама не знала, как это получается.

Истощение, как у всех жителей прихода, проблемные почки, воспалённый кишечник, по мнению Кривицкой, из-за плохого питания, и всё. Вера вполне могла справиться с родами.

Оставалось самое интересное. И страшное. Никогда ещё Софья не просматривала детей до их рождения.

Матка оказалась довольно интересным органом. Она каким-то образом наглухо пресекала попытки рассмотреть, что происходит внутри. И чем сильней старалась Кривицкая, тем сильней становилась защита.

Это было неожиданно. Никто в приходе не мог противостоять способностям Софьи, кроме матушки Ксении и дьяконов, конечно. Ну, и тех людей, что неожиданно для себя и окружающих начинали чудить – читать мысли других, общаться с животными, зажигать свечи взглядом или передвигать предметы силой мысли.

«Интересно. Верочка – обычный человек, это я точно знаю. Почему же один единственный орган реагирует на меня точно так же, как Ксения целиком? Одно из двух – либо ребёнок в утробе матери под защитой Господа, и матушка-настоятельница тогда действительно Божья избранница, а я страшно грешу, сомневаясь в ней. Но тогда и все, кого сожгли на костре или изгнали, также были отмечены Творцом. Тогда как святость Аристарховой вяжется с убийством ей же подобных? Либо второй вариант – способность закрываться от меня имеет другую природу, может даже, биологическую, и все беременные мира могут противиться подобным осмотрам. Тогда при чём здесь Бог? В любом случае выходит, что Аристархова мерзкая, лживая тварь».

Сделав такой вывод, Софья почувствовала глубокое удовлетворение. Она уже много лет люто ненавидела матушку-настоятельницу, поэтому очередной повод насладиться этим чувством пришёлся кстати. Жаль лишь, что никто в общине не разделял подобных идей. Соня в этом была абсолютно уверена.

Минут через десять девушка оставила подругу и вернулась к себе. Попыталась заснуть, но не получилось – мысли об Аристарховой не давали покоя. В конце концов, Соня засунула руку под кучу тряпья, служившую подушкой, и вытащила старые наручные часы – единственную вещь, оставшуюся от отца. Она холила их и лелеяла, надевала изредка и ненадолго – боялась ненароком поцарапать стекло или, что ещё хуже, потерять. Но каждый день заводила. Возможно, они давно перестали показывать точное время – проверить это Хромушка не могла. Весь приход уже несколько лет жил «по солнцу».

Циферблат зеленовато светился – как раз сегодня Кривицкая «выгуляла» часы на улице. До рассвета оставалось ещё больше полутора часов. Девушка тихонько выползла из квартиры.

Жизнь общины вертелась вокруг приходского дома. На первом этаже располагались трапезная, продуктовый и вещевой склады, кухня, а также карантинная зона. В карантине держали чужаков, пока настоятельница принимала решение – дать шанс человеку или отправить его восвояси. Карантинная зона когда-то была довольно многолюдным местом. Но затем количество странников стало стремительно уменьшаться. Последние годы чужие стучались в церковные ворота очень редко – жители Земли поняли, что за черту населённых пунктов лучше не выходить. На планете больше не существовало понятия «дорога». Решив собрать грибов в ближайшем лесу или посадить капусту на загородном поле, нужно было брать с собой все пожитки – назад никто не возвращался.

Пережив встречу с нечистой силой, избежав общения с расплодившимися хищниками, максимум, на что можно было рассчитывать, так это на выход к границе человеческой территории в случайной точке планеты.

При этом встреча с живыми людьми не гарантировалась. Например, «Родник Веры» находился в православном храме. До него ещё нужно было добраться сквозь город.

Сейчас в карантиннике сидел мужчина лет тридцати. Пришёл три дня назад, днём. Ночью ходоки никогда не появлялись. В этом были уверены все члены общины, но вот Хромушка обладала другой информацией.

Второй этаж был жилым. Квартиры, больше похожие на палатки из покрывал и стульев, которые Софья строила в детстве, оставляли свободным совсем немного пространства. Сейчас в Роднике жило меньше ста человек, некоторые стенки давно разобрали, увеличив площади клетушек, но всё равно было очень тесно.

Сегодня Кривицкая припадала на ногу особенно сильно – конечность ныла, предсказывая перемену погоды в ближайшие часы. Сняв обувь, чтобы меньше шуметь, девушка шла в сторону лестницы. Передвигаться приходилось по памяти, вытянув руку вперёд, чтобы не наткнуться на какое-нибудь препятствие – на жилом этаже до сих пор сохранились жалюзи, их каждый вечер закрывали по особому указанию матушки-настоятельницы. Темнота была густой и наваристой.

Дойдя до лестницы, Хромушка обернулась – не разбудила ли кого-нибудь, не смотрят ли удивлённо на гуляющую по ночам соседку. Удостоверившись, что в такой тьме её вряд ли разглядят, ушла наверх.

На третьем этаже штор не было, в вытянутых вперёд руках необходимость отпала. Софья обулась и двинулась вперёд.

Здесь находились библиотека, лазарет и «Музей памяти». В музее хранились вещи, напоминавшие прихожанам о прошлой, нормальной жизни, а также предметы и фотографии умерших как до, так и после Катастрофы. Место отцовских часов было здесь, но Соня не могла выставить на всеобщее обозрение частичку своей души. Заходили сюда редко – никому не нравилось бередить старые раны.