История Мишеля Боннара - София Осман

Поль закурил впервые за долгое время. И решил, что нынешний табак совсем слабоват. Затянулся ещё и ещё и только тогда почувствовал сладковатый освежающий привкус тоненькой сигаретки из розовой пачки.

– О, вы в перчатках Адама? Это мой подарок ему. Он увлекся лошадьми пару лет назад. И теперь они с Вики даже хотят купить кобылу.

– Да, свои перчатки я потерял в поезде. Снял в уборной, прошу прощения, и забыл. – Заметив непонимающий взгляд Люки, Поль вынужденно пояснил: – На моих руках после аварии практически отсутствует кожный покров.

Мензони в ужасе отпрянул. Потом понял, как выглядит его реакция, приблизился к Боннару и сделал глубокий вдох, как перед прыжком:

– Покажете?

– Нет, что вы.

– Покажите, прошу! Я не какой то там слюнтяй и невежа. Да, я чувствителен, но вы – часть самой близкой для меня семьи, и если у них родится наследник, угадайте, кто будет крестным? Отцом то есть.

– Да? – всплеснул перчатками Поль.

– Именно. Ваш покорный слуга. А до тех пор у меня есть время подготовить свою душу к этому ответственному моменту. Показывайте.

– Вряд ли то, что вы увидите, как то поможет вашей душе.

– Как же. Волею судьбы я иду по предначертанному мне пути искусства. Я архитектор! Удивительно, что вы не знакомы с моими работами. Моё призвание – творить! Преображать и создавать красоту. В самом диком безумии форм я вижу то, что недоступно другому взгляду. Я вижу идеал. Показывайте!

Только сейчас в этом жеманном, без меры артистичном, привыкшем к всеобщему вниманию и занятом только собой человеке Поль разглядел тонкую душу творца. Стянув перчатку, он переложил в костлявую руку тонкую белую сигарету.

Люка закатил глаза, но скорее наигранно, чем испуганно.

– Дружище, разве это ужас? – Мензони облегченно улыбнулся. – Вот на папашу одного моего знакомого однажды напала дрянная болезнь, руки скрючило так, что он не мог взять даже ложку.

– Артрит, – будучи врачом в прошлом, подсказал Боннар.

– Да да. Что то подобное я слышал от него. Так что ваши кости меня отнюдь не смутили. Что говорят врачи? Заживет со временем?

– Знаете, после того, как меня вытащили с того света, на такие мелочи я уже и внимания не обращаю. Могу предложить вам кофе, Люка?

– Не беспокойтесь, я лично проектировал эту кухню и мне прекрасно известно, где хозяева прячут зерна.

– Мне лишь известно, где они прячут вино.

– О, Боннар, дружище, днём я предпочитаю розе? .

Поль открыл холодильник и выбрал первую попавшуюся бутылку розового легкого вина, для которого было самое время.

Люка быстро сварил две чашки ароматного эспрессо, и беседа продолжилась.

– С нетерпением жду продолжения истории. Пусть вы и не родственник великого Боннара, но рассказывать умеете поистине превосходно.

Поль смущенно поднял бокал, изучил на свет прозрачную жидкость и, удовлетворенно кивнув, отпил прохладное вино. Он перевел взгляд на Мензони и ему захотелось поведать архитектору всё, что уже слышали Виагард, без вранья и прикрас. Несмотря на свою необычность, Мензони вызывал глубокую симпатию.

– Приезжайте на ужин! Вики вернется вечером, у Адама была бурная ночь, и он, видимо, проспит весь день. Я приготовлю что нибудь к девяти.

– Дядюшка Поль, с удовольствием. И за ужином вы расскажете мне события вашей жизни. Поверьте, какая бы она ни была, мы живы, мы в кругу друзей, а значит все к лучшему.

То, с каким жизнелюбием архитектор воспринимал этот мир, не могло не импонировать Полю. Он редко встречал людей, которые даже в самых досадных мелочах могли усмотреть волю провидения.

– Прекрасно, Люка, надеюсь, моя история придётся вам по вкусу.

– Вы раньше жили в Америке? Я правильно понял?

– За свою долгую жизнь, где только я не бывал. Чуть ли не во всех крупных городах мира, – с тоской в голосе поведал Поль.

– А как вам убранство дома? Дизайн?

– Люка, вы талантливы, спору нет. Но я дольше пожил и видел больше. Вам удалось полностью передать характер хозяев: эта лепнина, эти кофры и вот эти дерзкие современные штучки. Однако в доме не хватает уюта. Он похож на фешенебельный гостиничный номер. Это лично моё мнение.

Мензони вскочил на ноги, затем сел, потом опять встал:

– Поль, вы просто невероятный человек! Мне никто не говорит правду! Я профессионал, я выдающийся, с этим не спорят, и всё, что я создаю, получает мгновенную популярность. Но я не могу добиться истины. Вы – первый человек, кроме моей матери, ей, к слову, не нравится ни один мой проект, который вот так просто указал мне на ошибку.

– Люка, ну что вы. Мое мнение нельзя назвать авторитетным. Я просто высказал, что чувствую. А фреска обнаженной Виктории в ванной комнате на втором этаже заставила меня трепетать. Это шедевр!

– Дело не в авторитете. Вам разве не знакомо чувство, когда не всё идеально, и ты это понимаешь, но найти изъян не можешь. Когда за чертой похвалы и восхищения стирается грань реальности. Я страдаю, Поль, я очень несчастен. Мне нужен критик!

– О, я никак не смогу им стать, Люка. Ты величайший архитектор, а я всего лишь врач в прошлом, да и вообще неудачник. Ты творишь кистью, а мои кисти изъедены временем и болезнью. Это я несчастен. Вот, например, я встретил сегодня девушку…

Люка придвинулся ближе, взяв ещё одну сигарету и приспособив под пепельницу картонку от печенья.

– Когда то много лет назад я полюбил. Она была прекрасна, нет, она просто лучилась красотой, ради которой мужчины решаются на судьбоносные поступки. Я был очень молод и, конечно, готов к подвигам, но брать на себя ответственность еще не умел. Я благодарен Богу за то, что он дал мне испытать чувство любви. Единственно ценное и важное из всего, что есть на этом свете. Моя любимая умерла в двадцать два года. Я не смог спасти ее от страшной болезни. Но я потерял не только её: она была беременна.

– Поль, – всё таки Боннару удалось вызвать слезы у Мензони, – это ужасно.

– После этого я уехал из Парижа и много лет путешествовал, пока не вернулся вновь… в дом своего племянника. Все эти годы мне невыносима была мысль, что я когда нибудь приеду в этот город, где был так счастлив с ней.