Когда мир изменился - Ник Перумов

Как там чертил Парри, этот ворчливый старикан? Руна Познания, силы нездешние и заповедные, какой пафос! ..

Однако нелепая, вычурная и пафосная руна сработала на удивление хорошо. Прямо в воздухе возник голубоватый росчерк, двинулся, расширяясь, замерцал, охватывая воткнутый в землю можжевеловый ствол.

Из земли к посоху потянулась масса тёмных линий, донельзя похожих на корневую систему, словно сухая лесина собралась врастать и зеленеть.

И по этим призрачным корням в можжевельник вливалась сила. Вливалась, несмотря на всю свою неподъёмность. Тянулась вверх давно засохшими и сжавшимися капиллярами, касалась изнутри коры, поднималась ещё выше, в причудливый комель, напоминавший мёртвую голову.

Удерживать руну оказалось больно, кончики начертивших её пальцев обжигало, жар поднимался по фалангам к ладони – магия требовала свою цену.

Трава возле посоха быстро желтела и жухла, на глазах высыхала, распадаясь невесомой чёрной пылью. Тёмный круг быстро расширялся, и они с Аэ невольно отступили, сперва на шаг, потом ещё на один, потом на два…

Пролетавшая птичка с ярко-красной грудью словно натолкнулась на незримую преграду, забила крыльями, едва выровнялась и в панике метнулась обратно. Коричневатая лягушка с лихорадочной поспешностью скакала прочь; всё живое бежало, кто не успевал – обращался в такой же прах, что и недвижная трава.

– Нет!

Пепел взлетел вокруг ступившего в него Кэра, пальцы стиснули можжевеловый ствол, сейчас горячий, словно металл из горна – Фесс едва выдержал. Рванул вверх, что-то хрустнуло, лопались тёмные связки, опадали, рассеивались.

Ствол можжевельника почернел. Кора с него сошла, дерево сделалось гладким и тёмным, но всё равно было видно, что некогда оно было живым кустом.

Оставшийся круг сгоревшей травы, однако, менялся на глазах. Сквозь пепел к свету устремились тонкие изумрудные ростки, разворачивались листья, вверх тянулись стебли. Уродливая рана на глазах закрывалась, словно тёмный посох вытянул из неё всё, что мешало расти и цвести.

Мёртвая голова на вершине посоха, однако, почти исчезла. Вместо неё теперь появился заострённый кол, словно подготовленный для достойного оголовья.

Вместо пепельно-серой мёртвой земли ярко-ярко зеленел теперь радующий глаз овал; трава на нём поднялась чуть ли не вдвое выше, чем рядом.

Аэсоннэ глядела на всё это широко раскрытыми глазами.

Кэр подбросил посох, вновь поймал – мёртвое сделалось живым, впитав в себя… что? Убил – и воскресил. Высосал яд? Открыл дорогу новому? …

Фесс осторожно попробовал одно из старых своих заклятий, ещё ордосских времён. Он вспоминал имена Древних Эвиала, имена Тёмной Шестёрки; тогда он держал в руке ритуальный кинжал с их изображениями, капал на него эликсир; теперь хватило просто мысли. Сила отозвалась – не то чтобы совсем послушно, но куда лучше, чем прежде.

Старая магия работала. Хотя имена Тёмной Шестёрки, Древних Богов Эвиала, правивших им, покуда не явились Ямерт и его присные – прозвания эти, Зенда и Дарра, Сиррин, Аххи, Шаадан, Уккарон, – не могли ничего значить здесь, в новом мире.

Если, конечно, мир этот был и в самом деле новым.

– Аэ! .. Ты уверена, что это не Эвиал?

Драконица вдруг смешно наморщила нос, втягивая воздух. Скорчила гримаску.

– Магия совсем другая. Горькая.

– Да, горькая… Но, быть может, она просто изменилась? Мы же как-то выбрались… откуда выбрались? Но до сих пор не знаем, что это было…

– Я знаю, что я знала. Но… потом всё как-то так завертелось… Вчера не вчера, сегодня не сегодня, завтра не завтра – времена смешались все. А потом этот вот мир.

– Мир как мир, – огляделся некромант. Осторожно поставил посох – не начнёт ли убивать всё вокруг себя на земле? – но нет, трава спокойно зеленела, и даже какая-то пёстрая бабочка уселась отдохнуть на его остром навершии. – Небо голубое, солнце жёлтое. Воздухом можно дышать, воду можно пить, а местного козла можно зажарить и съесть. Сила странная, ну так что ж теперь, «горькая» – значит, «горькая».

– Мир как мир, – согласилась драконица. – Оно-то и странно.

– Чего ж странного?

– Мы попали в жуткий катаклизм. Всё горело и рушилось, время сошло с ума, всё, всё – один сплошной ужас, – взор Аэ заледенел, она глядела в одну точку. – А потом вдруг раз! – и появляется этот мир, и я падаю в него, и… и всё.

– Ну да. Нам повезло, – Фесс старался, чтобы слова звучали уверенно и спокойно. – Попался нормальный мир. Мы целы. Мы живы. А что смутно помним – так у меня тоже такое случалось, когда в Эвиал угодил.

Драконица только вздохнула и пожала плечами.

– Странный мир. Странный у тебя теперь посох. Странное всё. Что мы будем тут делать? Куда направимся? Для дальних странствий мы не подготовлены.

– Всё будет хорошо, – некромант смотрел на потемневшее дерево. Оно, казалось, жило сейчас своей собственной жизнью – под гладкой поверхностью гуляли токи силы, посох вобрал в себя чужие жизни – и тотчас вернул их обратно.

– Мне не нравится, когда на пути из ничего возникают магические предметы, – заявила Аэсоннэ.

– И я с тобой совершенно согласен. Но, если нам его и подбросили, значит, есть тот, кто подбросил. А если кому-то мы уже интересны, значит… для нас найдётся настоящее дело.

Юная драконица несколько мгновений смотрела на него, глаза меняли цвет – с янтарных через сплошную черноту к сияющему серебру, и обратно.

– Ты ничему не научился, – вдруг сказала она.

– Отнюдь. Мы в неизвестности, и если уже успели стать для кого-то врагами – то это хорошо. Неизвестность тем самым уже не неизвестность.

– Ох. – Она покачала головой. – Что ж, пожалуй, пора мне взлететь, оглядеться – может, что и увижу.

* * *

Серебристые крылья развернулись, упёрлись в воздух, драконица устремилась ввысь светлой молнией. Кэр остался один, если не считать тёмного посоха.

Некромантия – это не только и не столько простое выкапывание трупов с приданием им жуткого подобия жизни. Когда-то, давным-давно, старый Даэнур, декан факультета малефицистики (сиречь злоделания), учил, что их искусство – взаимодействие живого с мёртвым. Взаимная защита, удержание границы меж двумя мирами. Не только мёртвые способны тревожить живых, живые тоже вполне себе способны доставить неприятности мёртвым.