Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов - Анатолий Бернацкий

Певица тоже увлеклась Верди. А вскоре рассталась с обуреваемым ревностью Мариани. Страдания одолевают и Стреппони. Она вспоминает то чудесное время, когда Верди принадлежал одной лишь ей, и слезы грусти наворачиваются на ее глаза. И пусть он был нетерпимым, грубым, однако он был ее. Погрузившись в свое горе, Джузеппина почти совсем отрешилась от жизни. При этом она даже пыталась скрыть свое душевное состояние от Верди, поэтому старалась держаться так, словно в отношениях между ней и мужем ничего серьезного не произошло.

В это же время в обществе стали распространяться слухи, которые к тому же обрастали разного рода домыслами, о запутанных взаимоотношениях Верди, его жены, а также Штольц и Мариани.

Джузеппина все еще надеялась, что ее муж одумается. Но ее надежды не оправдались. К тому же в доме часто стала появляться Штольц, которая являлась на репетиции «Аиды». Джузеппина видела, что ее почти не замечают, а проявляют редкую любезность только из-за светских приличий. С каждым днем она становилась мрачнее, старалась не показываться на глаза мужу, редко выходила из дома, до минимума свела свои контакты с окружающими.

В семейных отношениях появились трещины. Джузеппина едва выдерживала такую жизнь. И ее терпение постепенно иссякло. Наконец выдержка ей изменила совсем, и она пишет Верди очень резкие строки, решительно обвиняя его в предательстве. А он? Сказать трудно. Но, скорее всего, его ответ был, как и раньше, «убийственным и грубым»…

Описывать все перипетии этой истории нет смысла. Одно можно сказать, что она длилась долго, и на всем ее протяжении Штольц чувствовала себя настоящей хозяйкой в семейном доме Верди. И все же, несмотря на все неурядицы, Джузеппе и Джузеппина не расстались…

14 ноября 1897 года в 4 часа дня 82-летняя Джозеппина вздохнула в последний раз, и ее голова беспомощно упала на подушку. Верди оцепенел от горя, а затем заплакал, словно ребенок: громко, не сдерживая слез. Видимо, в тот момент он осознал, кем была для него Джузеппина и кого он навсегда потерял в этот миг.

Гектор Берлиоз: слезы любви и горя

В жизнь французского композитора Гектора Берлиоза выдающаяся драматическая актриса Гэрриет Смитсон вошла в сентябре 1827 года, когда в «Одеоне» группа английских актеров ставила трагедию великого Шекспира «Гамлет». В ней Смитсон играла роль Офелии. Гектор присутствовал на этом спектакле и был потрясен не только игрой актрисы, но и ее красотой.

Затем были новые представления, в которых Смитсон также блистала. И каждый раз, увидев ее на сцене, Гектор погружался в транс, сопровождаемый забытьем и безотчетными блужданиями. Он мог отключиться в любом месте: на снопах в поле, на лугу, на берегу Сены. А однажды забытье застало его за столиком в кафе «Кардинал». В таком состоянии он находился пять часов, к великому ужасу официантов, которые посчитали его мёртвым.

Вскоре Гектор уже не мог довольствоваться лишь лицезрением актрисы на сцене. Чтобы увидеть ее поближе, он стал часами бродить у театрального подъезда. Она же проходила мимо, даже не удостоив его мимолетного взгляда.

А спустя недолгое время актриса и вовсе покинула Париж и отправилась сначала в Амстердам, а затем на свою родину, в Лондон. Но Гектор продолжал преследовать ее, регулярно отправляя на адрес Гэрриет письма.

Казалось, ничто не могло заглушить неистовую страсть молодого композитора к известной актрисе. И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, в чувствах Гектора произошла резкая перемена: он неожиданно влюбился в юную и очаровательную Камиллу Мок. Более того, он решил жениться на ней. Благо и возлюбленная была согласна стать его женой. Правда, ее матушка считала, что Камилла достойна более привлекательной партии. Но после ошеломляющего успеха «Фантастической» симфонии Берлиоза и лавины почестей, которые свалились на него, мадам Мок смягчилась и вскоре стала называть Берлиоза «мой дорогой зять».

Казалось, все складывалось как нельзя лучше. Правда, единственное, что омрачало счастье Берлиоза – скорая поездка в Рим, где ему предстояло пробыть в разлуке с милой Камиллой почти целый год. Гектор даже пытался хлопотать, чтобы его оставили в Париже, сохранив стипендию. Но получил отказ.

Итак, Италия. Но красоты Флоренции и Рима его волнуют мало: все его мысли заняты Камиллой. Он каждый день ждет от нее весточки. Но писем все нет и нет. И вот наконец 14 апреля 1831 года он дождался желанного послания. Однако, к удивлению Гектора, адрес на конверте был написан не рукой Камиллы, а ее матери. Берлиоз с нетерпением распечатывает конверт. Читает…

«Ее достойная маменька обвиняла меня в том, что я внес смятение в семью, и сообщала о свадьбе своей дочери с господином П. , – писал впоследствии в своих “Мемуарах” Берлиоз. – Слезы ярости брызнули у меня из глаз, и в тот же миг было решено: лечу в Париж и там без всякой пощады убиваю двух виновных и одного невиновного. Разумеется, что, совершив сие благое дело, мне предстояло убить и себя». Вот так, не больше и не меньше!

Для осуществления своего замысла он приобрел два двухзарядных пистолета и пузырек с ядом. А чтобы гарантировать полный успех своему тайному замыслу, он даже решил явиться в стан своих врагов в наряде горничной.

И вот, вооружившись до зубов, Гектор отправился в Париж. Однако, когда цель была совсем рядом, решимость покинула его. А в Генуе он и вовсе отказался от своей затеи, посчитав, что умирать, не достигнув головокружительной славы, глупо…

А 9 декабря 1832 года Гектор вновь увидел свою Офелию. И с первого мгновения опять неистово запылал. А Гэрриет? Она, скорее всего, первое время терпела его, потом смирилась и, наконец, свыклась с его присутствием. В этот период их отношения были далеко не безоблачными: ссоры сменялись примирениями, пламя страсти холодом отчуждения…

Но Гектор уже во власти Гэрриет, а она – во власти Гектора. Опьяненный счастьем взаимной любви, композитор отправил отцу письмо, в котором сообщает, что собирается связать свою судьбу с ирландкой Гэрриет Смитсон. Однако родители не дали согласия на брак. Да и Гэрриет пока ничего конкретного по этому поводу не сказала. К тому же между влюбленными продолжали вспыхивать шумные скандалы. А в конце августа, в разгар очередной громкой ссоры, Гектор даже намеревался в комнате Гэрриет свести счеты с жизнью.

«Она упрекала меня в том, – писал он, – что я ее не люблю. В ответ, впав в отчаяние, я принял яд у нее на глазах. Душераздирающие крики Гэрриетты! .. Предел отчаяния! .. Мой жуткий смех! .. Желание вернуться к жизни при виде необыкновенных свидетельств ее любви! .. Рвотное… Ипекакуана! .. Меня выворачивало два часа! .. Два дня я был болен и выжил».