Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных - Джосайя Бэнкрофт

– Вы, должно быть, шутите.

– Сэр, я лишь делаю свою работу. У меня есть рты, которые нужно кормить.

Ворча, Сенлин выудил из кармана несколько монет и шлепнул их в ладонь мужчины.

Оставшись один, он развернул письмо и прочел:

Уважаемый мистер Пинфилд,

Вы, кажется, забыли, что у меня повсюду есть глаза.

Я помню, что ясно дал Вам понять в своем наставлении, чтобы Вы не высовывались понапрасну. Посещение спектаклей, драки в переулках и статус подозреваемого в убийстве – все это отличные примеры зряшного высовывания.

Я знаю, что Вы задумали, молодой человек. И скажу еще раз: Вы неподходящий инструмент для этой работы. Вы – молоток, пытающийся выполнить работу гаечного ключа. Если будете и дальше так колотиться о твердые поверхности, усложните работу, которую предстоит сделать юной леди. Не будьте дураком.

С самыми теплыми пожеланиями,

С. Финкс

Сенлин вдруг осознал высокие стены своей комнаты, витиеватые узоры на обоях, объемные портьеры и бахромчатое покрывало на кровати. Здесь было так много мест, где могли прятаться шпионы Сфинкса.

– Ладно, – сказал он зрителям, притаившимся в пустой комнате.

Сенлин был готов первым признать, что уклонился от выполнения долга перед Сфинксом. В свою защиту он мог бы сказать, что подозрения Сфинкса на тему чего-то зловещего, происходящего в Колизее, оказались не столь значимыми, как уверенность Сенлина в том, что Мария здесь, в пределах досягаемости. Но даже в этом случае он едва ли мог негодовать в ответ на напоминание Сфинкса о порученной работе.

Сенлин не счел благоразумным сообщать, что обманом пробрался в «Клуб талантов». При этом мог возникнуть вопрос, не столкнулся ли он с герцогом. Если бы он узнал, что помещение клуба было тайной камерой пыток или содержало скрытую фабрику боеприпасов или церемониальный алтарь, окруженный людьми в черных капюшонах, то, конечно, сразу же передал бы эти разведданные. Но «Клуб талантов» оказался всего лишь симпатичным баром с прекрасным видом.

Чтобы успокоить Сфинкса, Сенлин подал рапорт о некоторых сведениях, которые поначалу счел слишком тривиальными для упоминания, хотя это было еще до того, как его навестила фея пощечин.

Днем раньше он подслушал, как один игрок в очереди к букмекеру пожаловался на изгнание Фалд: «Эти маленькие негодники всегда поднимали настроение. Жаль, что у Эйгенграу нет чувства юмора. Верните Фалды, говорю вам! » У Сенлина пробудилось любопытство, он навел кое-какие справки и выяснил, что Фалды – это мальчики, которым было разрешено продавать газеты, табак и спички в вестибюле Колизея. Вдохновением для этого прозвища послужил всего лишь неудачный каламбур, связанный с «Клубом талантов». Но мальчики охотно приняли его и вскоре появились с длинными разноцветными хвостами, пришитыми к задним краям курток. Их фалды были такими длинными, что часто волочились по земле.

Когда Фалды не продавали газеты и табак, они находили другие развлечения. Они втыкали спички в сигареты, чтобы те вспыхнули, когда их зажгут. Они вырезали фалды из газет и по очереди пытались приколоть их к ничего не подозревающим жертвам. Их любимой игрой была «Удар и корзина». Во-первых, один Фалд должен был добыть «приманку», стащив блестящую пуговицу с манжеты или лацкана невнимательного клиента. К пуговице пришивали полоску яркой ткани, а потом мальчик подбрасывал в воздух готовую приманку. Цель состояла в том, чтобы привлечь внимание сорок, которые гнездились в вестибюле или на арене. Если сорока пикировала вниз и ловила приманку, но роняла ее, это называлось «ударом» и стоило одно очко. Если сорока хватала приманку и уносила в гнездо в высоких, недоступных фризах вестибюля, это называлось «корзиной» и стоило три очка. В течение многих месяцев гнезда наполнялись пуговицами, пока сороки не оказывались, как драконы, восседающими на грудах сокровищ.

Фалды были такой же неотъемлемой частью Колизея, как и продавцы пива или букмекерские конторы. Даже те люди, которые возвращались домой без пуговицы, не хотели видеть, как выгоняют этих дьяволят.

Но однажды утром Фалда обнаружили в общей спальне, где бойцы ели и ночевали. Мальчик проник внутрь, несмотря на то что спальня размещалась в отдельной части Колизея за рядом барьеров и под постоянной охраной. Найти мальчика в спальне было все равно что обнаружить ребенка в банковском сейфе. Генерал Эйгенграу, который следил за охраной Колизея, допросил мальчика, и тот признался, что Фалды играют в новую игру, в которой они проверяют, как далеко можно проникнуть за пределы общественных зон. Невероятно, но мальчику удалось протиснуться сквозь зарешеченную дверь, проскользнуть мимо охранников и взломать замок. Эйгенграу не нравилась мысль о том, что его охранников проверила – и превзошла! – кучка мальчишек-газетчиков, поэтому он запретил им появляться в Колизее.

Сенлин отметил, что, хотя игроков изгнали, птицы не потеряли аппетита к игре: ни одна блестящая вещь не была в безопасности на арене. Клады сорок продолжали расти.

Выйдя на балкон, Сенлин выпустил шпиона Сфинкса над городскими улицами. Внизу духовой оркестр, похоже, наводил ужас на посетителей кафе чрезмерно веселой полькой. Взгляд Сенлина упал на галерею напротив балкона. Кто-то пытался вытолкнуть туда диван, но тот застрял в дверях, под углом. Он вспомнил женщину в маске, которая смеялась над его мотыльком. Интересно, почему она показала ему лицо как раз перед тем, как ей стало очень плохо? На ее месте и на грани такого позора Сенлин не снял бы маску.

Едва эта мысль сформировалась в голове, он понял, как надо поступить.

Мистер Сталл взял за правило никогда не высказывать мнения о постояльцах. Развивать собственную позицию о них было так же бесполезно и по-детски, как указывать на очертания проплывающих облаков. Постояльцы приходили, отбрасывали небольшую тень и летели дальше.

И все же мистеру Сталлу становилось все труднее не высказывать мнения о боскопе, мистере Пинфилде, который, несмотря на всю свою безликость, оказался весьма изобретательным занудой. Во-первых, все эти путешествия в газетные архивы, загрузившие его коридорных на нескольких часов. Затем побелка на коврах – вероятно, часть придется вырезать и заменить, – и, наконец, вызов стражей закона, чей визит парализовал подчиненных из-за сплетен.

Поэтому, когда мистер Сталл оторвал взгляд от своей кафедры и графика, над которым работал, и увидел стоящего перед ним боскопа, он чуть не выпалил: «О нет, что же вы опять натворили? »

Боскоп спросил, нет ли более уединенного места, где они могли бы обсудить «деликатный вопрос». Неизменно любезный мистер Сталл проводил боскопа в угол большого вестибюля, пустого, если не считать растения с шелковыми листьями в горшке. Боскоп посмотрел на растение так, словно увидел змею, а затем спросил, нельзя ли уйти «куда-нибудь подальше». С едва заметным вздохом мистер Сталл отвел гостя на кухню. А она, стоило признать, была забита поварами, коридорными и судомойками, но грохот посуды, звон ножей и рявканье раздраженного шеф-повара даровали им оглушительную разновидность уединения, которое, как надеялся мистер Сталл, удовлетворит надоедливого гостя.