Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных - Джосайя Бэнкрофт

– Разве? – Сенлин пожалел, что сразу не сказал генералу, откуда взялась эта книга, но он подумал, что Сфинкс захочет ее осмотреть. Возможно, она уловила бы смысл, ускользнувший от него. – Меня всегда привлекала идея о том, что в древних морях существовала жизнь.

– Но почему же?

– Наверное, из-за тайны. Интересно же, что еще живет там – внизу, в темноте.

– Ну, я не ищу тайн. Они в достаточных количествах находят меня сами. Кстати говоря, мы разыскали вашего хода.

– В самом деле? – проговорил Сенлин с облегчением. – Быстрая работа!

– В городе не так уж много мест, где могут прятаться ходы, и они не самые умные существа.

– Вам, конечно, нужно, чтобы я его опознал.

– Нет-нет, в этом нет необходимости. Он уже сознался и назвал сообщников.

– Сообщников? Но ведь он действовал в одиночку? В переулке нас было только четверо.

– Ходы никогда не действуют в одиночку.

Сенлин нахмурился и, не успев одуматься, высказал несогласие человеку, который только что принес ему спасение:

– Я всегда считал, что ходы – это просто мужчины и женщины, которым не повезло.

– Это все равно что верить, будто шакал – всего лишь нечесаная болонка, а наводнение – переполненная ванна. Невезение хода отражает его природу. Ход рождается ходом, даже если какое-то время изображает из себя человека. – Генерал поднес к губам «флейту» с густым напитком и выпил. Когда он снова поставил бокал, тот был наполовину пуст. – Я и не знал, что боскопы – такое добросердечное племя.

– Это не так, но мы практичны. Кажется пустой тратой ресурсов расходовать столько человеческого потенциала и таланта на то, чтобы таскать мешки вверх по склону – ведь с этой работой справился бы кран или воздушный корабль.

– С каждым днем таких, как вы, становится все больше и больше. Видите ли, вот в чем беда общества: оно убаюкивает индивида верой в то, что безопасность, здравомыслие и порядок – естественные состояния. Вы думаете, что гуманизм облагораживает. Уверяю вас, это не так. Нет ничего жестокого в том, чтобы сказать: ходы – опасные, недоделанные, негодные души. Было бы жестоко наделять их возможностями и ответственностью, а затем ожидать успеха. Мы оказываем ходам большую услугу, поручая им простые и практичные занятия. Вы сами видели, что происходит, когда их руки бездействуют.

– Можете считать меня чересчур осмотрительным, но я своими глазами видел, что происходит, когда пара пелфийцев не принимает всерьез одного хода. С недооценки подчиненных начинаются революции.

– Ну, я бы не сказал… – Протест Эйгенграу оборвался из-за доставленных свертков Сенлина. Йоахим протянул ему три коричневые коробки, перевязанные белой бечевкой.

Прежде чем извиниться и уйти, Сенлин поблагодарил генерала за то, что тот нашел настоящего убийцу, и настоял на том, чтобы оплатить его выпивку.

Перед прощанием Эйгенграу сказал:

– Знаете, иногда я думаю, что нам всем было бы лучше, если бы мы просто замуровали Старую жилу и позволили ходам править стенами.

Сенлин узнал термин «Старая жила» – это был приличный синоним «Черной тропы». Он впервые услышал его от Тарру, еще до того, как того самого туда отправили.

Сенлин отнес свертки в туалет клуба, оказавшийся очень просторным. В отделанной темными панелями комнате стояли туалетный столик, диван, барная тележка с полным графином портвейна. На стене висела большая картина, изображающая пышногрудую обнаженную женщину на качелях на дереве.

Он запер дверь и насладился моментом вдали от хвастливых аристократов и шпионов Сфинкса. Налил себе стакан портвейна и осушил до дна. Облегчение, с которым он вздохнул от известия о поимке убийцы, омрачилось мыслью о том, что в сети генерала наверняка попались невинные ходы, эти безымянные «сообщники». Пелфийское понимание справедливости означало, что быстрота и уверенность ценились превыше всего, даже точности. Он усвоил этот урок в Купальнях.

В первом свертке лежал черный костюм, напоминавший и смокинг, и военную форму. Рубашка была ярко-оранжевого цвета и в сочетании с костюмом придавала Сенлину легкое сходство с иволгой. Во втором – лежала пара туфель, отполированных до зеркального блеска и удобных, как медвежьи капканы.

В заключительном пакете обнаружилась маска. Хотя Сенлин и попросил мистера Сталла найти что-нибудь гротескное и смешное, он не ожидал столь отвратительного результата. Маска, закрывавшая только верхнюю половину лица, была покрыта пурпурным мехом и увенчана изогнутыми оранжевыми рогами. У нее была курносая морда мопса и глубоко посаженные глаза с линзами из желтого стекла. Она выглядела так, словно ее сотворили по детскому рисунку. Сенлин надел эту мерзкую штуковину и улыбнулся, став похожим на безумца.

Но, по крайней мере, не на самого себя. Он понадеялся, что этого будет достаточно, чтобы одурачить бабочек-шпионов, и что герцог сочтет маскарад забавным и позволит боскопу выставить себя идиотом перед своими благородными друзьями. И когда наконец его представят Марии, она увидит вычурную личину, а не человека под ней.

Что-то внутри маски укололо Сенлина в щеку, и он снял ее, чтобы найти причину. Оттуда выпала маленькая бумажная бирка, и он поймал ее на лету. На одной стороне бирки красовалась цена – двадцать пять шекелей; на обратной жирными печатными буквами значилось: «МАСКА СФИНКСА».

Сенлин смеялся до тех пор, пока не перестал понимать, над чем смеется.

Глава десятая

Почему мы называем нечестного человека двуличным? Действительно ли это так честно – носить одно и то же лицо изо дня в день, независимо от настроения, состояния или события?

Мы же не часы! [1 - Непереводимая игра слов: английское face («лицо») также означает «циферблат часов». – Здесь и далее примеч. перев. ] Имейте лица на все случаи жизни, говорю я! Будьте честны: наденьте маску.

    Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»

К тому времени, как он покинул Колизей, солнце Пелфии уже сияло над крышей своего «стойла» на западной окраине удела. Из-за странной акустики куполообразного потолка и узких городских кварталов «солнечные» механизмы грохотали, как приближающийся поезд. Стрекот превратился в грохот, а грохот – в рев, пока не задребезжали витрины и не задрожали манекены, и никто ничего не смог расслышать сквозь шум заходящего светила.

Тишина наступила внезапно, словно кто-то захлопнул дверь, отсекая бурю снаружи. Солнце погасло, газовые звезды стали более отчетливыми, и появились иероглифические созвездия.