Затаившийся

Страница 18

По сей день.

У меня сохранилась изумрудно-зеленая с серебристой вышивкой лента, которую выиграла в 1948 году моя бабушка. После ее кончины мама хотела выкинуть ленту, но я выудила ее из мусорной корзины. Я обожала бабушку. Она всегда говорила мне, что со мной все будет хорошо, несмотря на случившееся.

– Никто не украдет твое будущее, Ли.

Входя в дом, я невольно уповаю на то, что бабушка была права.

Пока я шарю в морозилке, в моем маленьком синем домике царит тишина. Выудив коробку с замороженным обедом, я ставлю ее в микроволновку. Мой незамысловатый поздний ужин крутится под тусклой лампочкой, а я меж делом оглядываюсь по сторонам.

Все вокруг напоминает мне о том, кто я, и о моем прошлом. Над обеденным столом, купленным на блошином рынке, висят тарелки из делфтского фарфора, которые коллекционировала моя бабушка. Они висели на стене в ее большом доме в Такоме. Она предпочитала беречь красивые вещи. К столовому серебру на верхней полке буфета тоже никогда не прикасались. Фарфоровыми тарелками любовались и хвастались, но никогда не пользовались. А мама считала иначе. Она говорила, что от красивых вещей нужно получать удовольствие и что бабушка только зря копила свои безделушки, вместо того чтобы ими наслаждаться. Интересно, на кого из них больше похожа я?

Я живу одна. Со своей кошкой. Я знаю, что возвела вокруг себя стену. Неприступную стену. Я ревностно оберегаю свою жизнь. Иногда я думаю, что на то есть хорошая причина, но чаще признаю, что это лишь цепная реакция, результат того, что произошло, когда мне было двенадцать.

Когда меня нашел Адам Уорнер.

* * *

Я видела ту машину накануне. Это был синий седан. Я разбираюсь в машинах, потому что в них разбирался мой брат, но все же не могу по памяти определить модель. Мы с Шарлин прошли мимо этой машины по пути в школу. Семья Шарлин жила в двух домах от нас, и мы с ней были не то чтобы лучшими подругами, но в школу всегда ходили вместе. Она трещала без умолку, и меня это вполне устраивало. В те годы я предпочитала слушать. Из ее небылиц я с легкостью вычленяла крупицы правды, и этот навык пригодился мне в дальнейшей карьере. В то утро Шарлин рассказывала про своего дядю, который жил не то в Латвии, не то где-то поблизости и пригласил ее погостить в своем замке, когда она снова окажется в тех краях.

– Я не знала, что ты бывала в Европе, – сказала я.

– А ты разве нет? – спросила она, привычно уходя от ответа.

– Нет. Прошлым летом мы ездили в Калифорнию посмотреть на секвойи. Больше я нигде не была.

– Круто, – сказала Шарлин, откидывая за плечо свои темные косички и поправляя рюкзак. – Я рассказывала тебе, как брат моего папы проплыл от Сан-Франциско до Гавайев в лодке, которую сам вырезал из секвойи?

Не рассказывала. Но я не сомневалась, что расскажет.

На следующий день Шарлин не пошла в школу из-за визита к стоматологу. Накануне вечером, когда мы возвращались домой, она сказала, что один из ее зубов прорезался под странным углом.

– Стоматолог сказал, что еще не видел ничего подобного, – похвасталась она. – Никогда в жизни!

Синяя машина ждала на том же месте.

А затем меня поймали.

* * *

Я встаю, чтобы достать еду из микроволновки. Миллисент идет за мной. Забавно, как самые трагичные события нашей жизни навсегда остаются в памяти, за непроницаемой стеной. Я заливаю кипятком пакетик «Эрл Грея». Пытаюсь отвлечься на чай, на кошку, но спусковой крючок уже нажат. Я снова вынуждена воссоздать в памяти то «происшествие», как говорила моя мама, а вслед за ней и я.

С чувством.

Без свойственных Шарлин преувеличений.

С осознанием, что тот день сделал меня той, кто я есть.

Его звали Альберт Дэвис Ходж, но тогда я этого не знала. Я не знала, что в мире вообще живут такие люди, как он.

* * *

Он стоял у своей машины, когда я приблизилась. У него было доброе лицо. Он носил очки. Волосы были аккуратно расчесаны. Его слова не увязывались с тем фактом, что я видела его машину накануне, но тогда я не обратила внимания на несостыковку.

– Я заблудился, – сказал он, тыкая пальцем в газету.

Я наклонилась ближе, чтобы прочитать адрес в объявлении, обведенный ручкой. Мне доводилось видеть, как отец помогал прохожим найти дорогу. Это простая вежливость.

– Да, – сказала я, – это на другом конце города. Вам нужно повернуть и поехать в ту сторону.

– Блин! – сказал он. – Прости мне мой французский.

– Ничего, – ответила я.

– Меня зовут Ал.

Я подумала, что это как-то странно. Зачем он представился? Я иду в школу. Мне незачем знать его имя. И незачем называть свое в ответ.

Но я все же представилась:

– А меня – Ли.

Он снова посмотрел в газету и сделал озадаченное лицо.

– На другом конце города, говоришь? Угораздило же меня так заплутать. Теперь я точно не найду дорогу.

Он снял очки и протер их рукавом рубашки в красно-синюю клетку. Ал был старше моего брата Кипа, но ненамного: ему было лет двадцать. Явно не школьник. Непонятно, откуда у него могла взяться такая шикарная машина, но на эту странность я тоже не стала обращать внимания.

– Я развожу кошек, – сказал он. – Собираюсь продать им одну красавицу.

– Обожаю кошек, – сказала я.

– Хочешь посмотреть? Она персидская, с голубыми глазами.

* * *

Дура. Дура. Дура. Я знаю. Я знаю, что не следовало заглядывать в машину. Я и тогда это знала. Меня учили не садиться в машину к незнакомцам. Не общаться с ними слишком близко. Быть вежливой. Улыбаться. Проявлять уважение. Смотреть в глаза. Но никому не позволять до себя дотрагиваться. Не давать подходить слишком близко.

– С маленькими девочками случаются плохие вещи, – сказал мой отец однажды в воскресенье, когда мы рубили дрова, незадолго до того, как это случилось. Во всех новостях крутили одну и ту же историю. В Чехалисе похитили десятилетнюю девочку у самых дверей ее дома. Само собой, журналисты смаковали эту историю. Твердили пока ничего не известно, будто это было новостью. Итог для многих оказался предсказуем. Изувеченное тело нашли в зарослях ежевики, покрывавших заброшенный участок неподалеку. Девочка подверглась жестокому насилию, хотя в том возрасте я поняла лишь, что ее избили. Я не знала, что мужчины делают порой с маленькими девочками. А мой отец знал.

Читать похожие на «Затаившийся» книги

Однажды ранней весной медвежонок Эмо так спешил на встречу с птичкой Чики, что не заметил лёд и упал, смешно подлетев. Чики случайно сняла этот момент на свой «Совофон». Видео получилось очень забавным, да и крутые зверята из школы, которые раньше никогда не замечали Чики, внезапно проявили к ней интерес как к автору этого ролика. Поэтому птичка решила, что не будет ничего плохого, если она выложит его в «Цветограм». Вот только Эмо считал по-другому. Он никак не мог понять, почему его подруга

Как объяснить ребенку, что есть более эффективный способ разрешения конфликтов, чем крики, споры и тем более драки? Поможет эта добрая и очень поучительная история, которая восхитила своим гуманистическим посылом даже Далай-ламу. У лесных зверей проблема – они никак не могут поделить озеро, свой водопой. Каждый считает, что право пить оттуда воду принадлежит только ему, обстановка накалена до предела! Медвежонок Эмо и его лучший друг, яркая птичка Чики, уверены: есть другой способ найти выход

Кто скрывается за безупречно красивой маской? Мессия или шарлатан? Тело молодой журналистки находят на дне ущелья, и детектив Линдси Джекман берется за расследование. Вскоре Линдси узнает, что жертва писала разоблачительную статью о Марни Спеллман – гуру здорового образа жизни, увлекающей за собой миллионы людей. По словам Марни, когда она была ребенком, рой пчел поднял ее над землей к солнечному свету, освещая духовную связь с природой – чудо, благодаря которому она построила косметическую

Норвежская философия фрилуфтслив (friluftsliv) вслед за хюгге становится все более популярной в мире. Особенно на фоне пандемии коронавируса, потому что пропагандирует свободную жизнь на открытом воздухе. Вдали от мегаполисов. Наедине с природой. Фрилуфтслив, как и хюгге, относятся прежде всего к вдохновляющей атмосфере, но если хюгге акцентирует внимание больше на комфорте, уюте и человеческих отношениях, то фрилуфтслив говорит о жизни вместе с природой. Норвежская концепция счастья

Перед вами шокирующая история трех сестер, чье детство и юность прошли под гнетом матери-садистки. Несмотря на то, что события, на протяжении десятилетий происходившие в доме семьи Нотек, вызывают ужас и отвращение, они должны быть рассказаны и услышаны. Об этом нельзя молчать, даже если монстр, практически уничтоживший вашу жизнь и навсегда отравивший душу, угрожающе шепчет: «Не говори никому. Не смей». В период с 1994-го по 2003-й годы Мишель Нотек и ее муж Дэйв с особой жестокостью замучили