В 1990 году прошли выборы народных депутатов РСФСР. К тому моменту система регистрации кандидатов упростилась. Это было связано в первую очередь с запросом общества на перемены и накопившимся недовольством КПСС. Отец был выдвинут в национально-территориальном округе № 35 – в него входил весь Горький. Всего по этому округу конкурировали восемь кандидатов. Отец проводил много встреч с избирателями, в том числе на заводе «Орбита», в общежитии политехнического университета и в других местах. Власти уже тогда не препятствовали проведению таких собраний. Отец участвовал и в теледебатах вместе с другими кандидатами. На бесплатную агитацию было выделено две минуты эфирного времени. Особого интереса к таким программам не было – возможно, из-за повторяющихся банальных речей. Нина Зверева, известная горьковская журналистка, которая сильно помогала отцу в начале политической карьеры, вспоминает, что отец долго размышлял, что ему говорить на этих дебатах. Они с Ниной обсуждали разные варианты, но во время эфира, послушав своих соперников, бесконечно обещавших, сказал: «Я могу обещать только одно. Я не буду врать». И все. Он выиграл выборы – и стал народным депутатом РСФСР.

На первом заседании депутатов Верховного Совета отец познакомился с Борисом Ельциным. Он пригласил на встречу депутатов, которые победили под демократическими лозунгами, и задал отцу вопрос: «Вы из Горького. У вас есть какие-нибудь идеи, как нам обустроить Россию?» Правда, звучит похоже на «Как нам построить прекрасную Россию будущего?»? Летом 1991 года Ельцин становится первым президентом новой России, а отец – его представителем в Нижегородской области. Чуть позже Ельцин назначает моего отца, которому только исполнилось 32 года, главой администрации Нижегородской области. Нина Зверева подошла к нему с микрофоном и спросила:

– Борис Николаевич, а вы не боитесь назначать губернатором такого молодого Немцова? Ведь нижегородский регион очень проблемный.

– Не боюсь, – ответил Ельцин. – Я ему верю, что он пойдет демократическим путем. Его ум, его ответственность, активность – это все положительные черты. Недостатки – какие? Молодость не считается недостатком. Отсутствие производственного опыта сказывается, немножко теоретический подход. Но это с годами проходит, поэтому я считаю, что это хорошая кандидатура для нижегородцев.

ПОТОМ, СПУСТЯ МНОГО ЛЕТ, ОТЕЦ ЛЮБИЛ ШУТИТЬ: «КОГДА Я БЫЛ МАЛЕНЬКИМ, Я РАБОТАЛ ГУБЕРНАТОРОМ». СЛОВО «ГУБЕРНАТОР», КСТАТИ, ВВЕЛ В ОБОРОТ МОЙ ОТЕЦ. ЕЛЬЦИНУ СНАЧАЛА ЭТО НЕ ПОНРАВИЛОСЬ, НО ПОТОМ ОН ПРИВЫК.

Недавно я обнаружила интересный факт. Есть ощущение, что в 1990-е годы в стране губернаторами становились сплошь прогрессивные ученые, правозащитники, общественные деятели – новые люди новой России.

Это неправда. Нижегородская область, в которой губернатором стал молодой ученый-физик, была не правилом, а исключением из него. В большинстве регионов в губернаторские кресла садились представители партноменклатуры. То есть фактически те же люди, что занимали те или иные должности до распада СССР.

И неудивительно, что про Нижегородскую область в середине 1990-х годов много писала российская и мировая пресса: регион стал столицей рыночных реформ.

Борис Немцов берет интервью у академика Андрея Дмитриевича Сахарова и его супруги Елены Боннэр. Октябрь, 1988 год. Автор – Николай Мошков

2
Комары, жестяные миски и алюминиевые ложки – лето в деревне Галибиха

Все, что я написала в первой главе, это «внешняя часть» истории о том, как молодой физик стал губернатором. И, думаю, многие знают эти факты. Я хочу рассказать о нашем быте – как мы жили, какие отношения у нас были… Мне кажется, так можно составить более полное представление о Горьком конца 1980-х и нашей семье.

Дети хорошо ощущают чувство не то чтобы депрессии – но гнетущей тоски. Горький второй половины 1980-х годов был одним из депрессивных городов того времени. И я это чувствовала настолько, что объясняла себе название города таким образом: «В этом городе живут люди, которым тяжело. И жизнь здесь горькая – поэтому город и назвали Горьким». О писателе Максиме Горьком я тогда не знала, и объяснение казалось мне совершенно логичным.

Тотальный дефицит. Вечные очереди. Однажды мы с мамой долго-долго стояли в очереди за соевыми батончиками. Совершенно тошнотворные, они казались нам настолько вкусными, что мы их съели почти все – по дороге от магазина до дома. Ели и не могли остановиться – так вкусно нам было.

Мы жили в съемных квартирах – сначала на улице Тимирязева, потом в переулке Могилевича. Как правило, когда я говорю, что мы жили в центре города на Могилевича, даже коренные нижегородцы меня переспрашивают: «А это где?»

Небольшой переулок возле площади Свободы вмещал в себя всего несколько домов. Один из них был нашим – старый, деревянный, с двумя комнатами, кухней… и без ванны. Мыться ходили к знакомым раз в неделю – это казалось нормальным. Отец иногда мылся в большом жестяном корыте, которое мы ставили прямо посреди комнаты.

Матрас на кровати родителей был настолько старым, что приходилось специально выбирать положение тела – так, чтобы ничто в него не впивалось. Однажды я заснула на их кровати: мне нравилось спать в родительской кровати. Вдруг проснулась от дикой боли: пружина матраса впилась мне в ногу. Я кричала не только от боли, но и от страха: казалось, что пружина пробуравила ногу до кости. Я вскочила и побежала в гостиную к маме. Из ноги хлестала кровь, но к врачу мы обращаться не стали.

Я уже никогда не забуду тот ужас: шрам на ноге остался до сих пор. Память о жизни на Могилевича со мной навсегда.

НАШ ДОМ, ХОТЬ И ДЫШАЛ НА ЛАДАН, СТОЯЛ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА – И ПУТИ ВСЕХ ДРУЗЕЙ МОЕГО ОТЦА ПРОЛЕГАЛИ ЧЕРЕЗ НЕГО. И ПОЧЕМУ-ТО ВСЕ ЗАХОДИЛИ К НАМ В ГОСТИ. И ВСЕ ЗАСИЖИВАЛИСЬ ДОПОЗДНА, ЧТО УЖАСНО БЕСИЛО МОЮ МАМУ: ЕЙ ВЕЧНО ПРИХОДИЛОСЬ ГОТОВИТЬ ЕДУ НА КУЧУ ГОСТЕЙ.

Ее угнетало даже не то, что нужно было подолгу стоять у плиты (а готовила мама после полноценного рабочего дня в библиотеке и похода на рынок и в магазины), а то, что гости съедали все.

Сейчас думаю: наверное, мы запирали двери в квартиру? Ведь должен же быть замок? Но я не помню ни одного момента, когда мы поворачивали ключ в замке или вертушок замка, когда были дома. А вот моменты, когда распахивалась дверь и на пороге оказывался очередной гость, помню отлично.

Мама злилась, а я радовалась каждому новому гостю. С тех пор как вокруг моего отца образовался круг диссидентов, я вдруг поняла, что жизнь в Горьком стала по крайней мере интересной.

Каждый день к нему приходили люди. Каждый день эти люди обсуждали какие-то важные вещи, причем обсуждали с таким жаром, что я их слушала не отрываясь. И больше всего меня радовало, что родители никогда не прогоняли меня, а, напротив, позволяли участвовать в обсуждениях и высказывать свое мнение по любому вопросу.

Я ненавидела быть ребенком. Я мечтала быть взрослой. И сейчас по-настоящему наслаждаюсь тем, что я взрослая и сама принимаю решения. А тогда, в детстве, лучшим способом отвратить меня от какого-либо дела было сказать, что оно детское. Если к какому-то событию, явлению, продукту, предмету, действию добавлялось прилагательное «детский», оно вызывало у меня резкое отторжение.

Я почти никогда не дружила с детьми, и на мой день рождения всегда собирались только взрослые – это был закон.

Вообще, родители не особо занимались моим воспитанием. Когда я вижу, как серьезно современные мамы и папы погружаются в жизнь своих детей, как выбирают им кружки и секции, как анализируют разные школьные программы, чтобы выбрать наиболее подходящую для их ребенка, меня это слегка удивляет. Хотя не исключаю, что сама я буду не менее дотошной, если у меня появятся дети.

Мои родители давали мне максимальную свободу выбора, никогда не заставляли ничего делать: ни читать, ни заниматься спортом, ни ходить в кружки и секции – я всегда сама решала, чего хочу. Да, моя мама была очень строгой, но ее строгость касалась быта: она довольно жестко подавляла любые капризы. Правда, даже эта строгость к моим семи годам странным образом улетучилась, я думала тогда, что она подобрела. На самом деле так и есть. Бывает же такое, что люди с возрастом становятся мягче, и это как раз случай моей мамы.

Может быть, родители относились к тем людям, что считали: в этой жизни все предопределено, и, как бы ты ни силился воспитывать своего ребенка, на результат это не слишком повлияет? Не знаю.

НО КОГДА Я РОДИЛАСЬ, ОТЕЦ СКАЗАЛ: «КАК ХОРОШО, ЧТО ОНА ДЕВОЧКА. ДЕВЧОНКЕ ВАЖНО БЫТЬ КРАСИВОЙ – В ТОМ, ЧТО ОНА ВЫРАСТЕТ КРАСАВИЦЕЙ, Я НИСКОЛЬКО НЕ СОМНЕВАЮСЬ. А ВОТ МАЛЬЧИК ДОЛЖЕН БЫТЬ УМНЫМ – И ТУТ УЖ КАК ПОВЕЗЕТ».

Сейчас за такие слова отца могли бы обвинить в сексизме. Но тогда было другое время. Вообще, это очень показательный момент: прошло меньше сорока лет, а как сильно за это время изменилось общественное мнение, как сильно сместились акценты! Сегодня фраза «девочке необязательно быть умной, лишь бы выросла красавицей» режет слух. Хотя… я думаю, и сегодня большое количество людей думают именно так, но они вряд ли относятся к аудитории читателей этой книги. Однако реальная жизнь отличается от нашего информационного пузыря в «Фейсбуке»^[1]. Думаю, многие жители России по-прежнему уверены, что для девочки главное – удачно выйти замуж, а вот мальчик должен состояться в профессии. И не только в России – консерватизм силен и в западных странах.

Но, чтобы вы поняли, насколько отличалась жизнь «тогда» и «сейчас», приведу еще пару фактов. Когда я была совсем маленькая, моим родителям по-прежнему хотелось хоть иногда развлекаться, ходить на каток и в гости. Няни у меня не было. Бабушка работала и помогала своей старшей дочери Юле и ее семье.

Как оставить меня дома одну, чтобы я случайно не включила газ, не уронила на себя что-то тяжелое?

Родители придумали классную идею. Они сажали меня на большую кровать и говорили:

– Не слезай на пол. По полу бегают волки, они тебя укусят!

И я сидела на кровати, искренне веря в несуществующих волков.

Однажды – я как раз сидела одна на кровати – к нам в квартиру зашел Александр Котюсов, бывший ученик отца, который стал его приятелем. Он проходил мимо и решил заглянуть, открыл дверь (а она не запиралась!) – и увидел, как я сижу на кровати и сама себя укачиваю, чтобы уснуть.

Знаю, сейчас и эти примеры кажутся чудовищными: как можно оставить маленького ребенка в одиночестве? Но у моих родителей не было никаких опасений.

Я обожала родителей и во всем им доверяла. Отец никогда не предъявлял ко мне никаких претензий и не обращал внимания на недостатки.

Словом, на меня никто не возлагал особых надежд, не оказывал давления, но отец был уверен, что вырасту я хорошим человеком. И вот эта установка отца (сейчас будет абсолютный штамп, но без него никак) красной нитью прошла через всю мою жизнь.

И мне это сильно помогло. Когда на тебя смотрят как на надежду семьи, это ужасно давит. Мне же предоставили свободу развития, за что я безмерно благодарна родителям.

В дошкольном детстве я вела вполне богемную жизнь: у меня не было никаких особых обязанностей. Я засиживалась допоздна с друзьями отца (никто не отправлял меня спать в девять вечера), и даже в детский сад отец приводил меня часам к одиннадцати утра (хотя всех остальных детей приводили к восьми-девяти). Просто в его институте график работы был довольно свободным, и родители не понимали, зачем просыпаться в садик рано, когда можно поспать чуть дольше.

Кажется, ничего в жизни я не ненавидела сильнее, чем детский сад.

Во-первых, в детском саду были дети, а общение с детьми для меня не представляло ровным счетом никакого интереса. Во-вторых, в детском саду требовалось делать что-то руками: у меня плохо развита мелкая моторика, я не была успешна в поделках. В-третьих, в садике были раскладушки.

Сам дневной сон мне нравился. Но спали мы на раскладушках, поверх которых стелили матрасы, одеяла, подушки… После сна требовалось свернуть это все и отнести нянечке в соседнюю комнату.

А эти набитые ватой матрасы невероятно тяжелые (по крайней мере, для дошкольника). Их тащить – мучение. И боишься, что у тебя из этого свертка что-то упадет – меня всегда ужасно смущало, если вдруг что-то падало из рук. Но по дороге преследовала еще одна опасность, связанная с тем, что к тебе сзади мог подойти мальчишка и стянуть с тебя трусы. И нужно выбирать – либо ты доходишь до нянечки с трусами, болтающимися в районе коленок, либо бросаешь свой сверток и натягиваешь трусы, но тогда гигантский сверток падает и разваливается на части.