Однако я немного запамятовала, насколько малыши изобретательны в превращении любого безобидного предмета интерьера в смертельное оружие, которым они могут нанести увечье себе и окружающим, так что пришлось изощриться и забаррикадировать все потенциально опасные предметы в доме.

Мои собственные дети в этом искусстве тоже не были исключением – как-то раз Питер умудрился порезаться подушкой. Ну вы понимаете, что подушкой пораниться нельзя, а он смог. Помню, как он прихрамывал, подтаскивая ногу и схватившись за окровавленную коленку, – можно было подумать, что его искалечили как сироту в Викторианскую эпоху, так как Питер при малейшей царапине или травме начинает умирать, терять сознание и требовать нюхательных солей. Страдания малышки Бет из романа «Маленькие женщины» на смертном одре ничто по сравнению с трагедией поранившегося или занемогшего Питера. Когда я грозно спросила у него: «Ну и что ты сейчас натворил?» – он стал хныкать: «Это не я, это подушка, она острая». Я тогда не могла определиться, какому чувству поддаться в первую очередь, то ли гневу (он же запачкал кровью мои восхитительные подушки от Laura Ashley, что весьма досадно, хоть я и купила их по дешевке на eBay, ведь если покупать их в фирменном магазине, где они возмутительно дорогие, то можно разориться), то ли недоуменному восхищению, ведь моему сыну удалось сделать невозможное, а именно порезаться тем, что резать неспособно по определению, диванной подушкой! Скорее всего, он коленкой зацепил молнию на наволочке и рассек кожу. Но, конечно же, это была моя вина, на что Питер все время плаксиво жаловался, ведь это я разложила подушки по всему дивану.

Но как только дети-камикадзе вырастают из этой самоубийственной фазы, ты тут же об этом забываешь. Напрочь забываешь, что практически все и вся потенциально может быть смертельным оружием. Спустя годы до тебя может дойти эта истина и ты с ужасом осознаешь, что практически ежедневно подвергала своих ненаглядных детишек смертельной опасности! Я понятия не имела, что виноград может быть смертельно опасным и что ребенок может задохнуться, если виноградинка застрянет у него в горле, что случилось с Джейн на выпускном чаепитии в садике, так что малышам надо давать виноградинки разрезанными пополам. Но Джейн, слава богу, тогда справилась с этой проблемой, чисто чтобы мне насолить, думается мне сейчас, хотя некоторые мамаши аж до шестого класса настаивали на том, чтобы виноград на столе был нарезан на половинки, ведь «никогда не знаешь, что может случиться». Я выдвинула предположение, что если их дети до сих пор не способны проглотить еду и не подавиться, то может быть, им еще рано переходить в старшую школу, ведь они и на школьный автобус без помощи взрослого, видимо, не сядут, а уж подтереть свой зад для них и вовсе непосильная задача. Но меня с моими аргументами задвинули как «неразумную» и сказали, чтобы я отвечала за чипсы, с которыми их детки, вероятно, справлялись лучше.

К визиту Ханны я подготовилась основательно, ведь мне хотелось, чтобы она могла в гостях у меня расслабиться и хоть немного отдохнуть.

– Ничего страшного не случится! – задорно приветствовала я их, когда Ханна и стиснутый в ее крепких объятиях Эдвард появились на пороге. – Я везде подостлала соломки, все закрепила, у меня нет ничего хрупкого и легко бьющегося, твой ребенок будет невредим! Смотри, я же практически укротительница детей!

– Что, правда? – недоверчиво спросила Ханна.

– Ну да, только взгляни! – обвела я вокруг руками. – У меня даже на лестнице стоит заграждение!

– Ой, Эллен, не надо было так из-за нас тратиться и покупать все эти приспособления, – воскликнула Ханна.

– Да какие там траты, я все нашла в этих сумасшедших фейсбучных группах, где люди отдают за гроши весь свой хлам вплоть до картонных коробок, это я все для собак своих брала, а то Барри с улицы тащил всякую живность в дом, чтобы похвастать своим очередным трофеем.

– Я думала, так только кошки делают, – удивилась Ханна.

– Я тоже так думала, до Барри. Довольно жутко, когда твой здоровый волкодав мчится стремглав по лестнице и приносит в пасти живого дрозда, да еще с таким триумфальным видом кладет его тебе на постель: «Смотри, кто добытчик, кто волчара, что кормит всю свою стаю? Так что люби меня крепче, я же хороший мальчик!» Наверняка у него в породе кто-то из собак-спасателей был.

Когда речь заходит о моих собаках, мне трудно сдержаться и не впасть в лирические отступления о том, как же трудно на них сердиться, какие они трогательные и любвеобильные и что по прошествии двух лет, в течение которых Барри живет с нами, он из шкуры вон лезет, чтобы ничего не испортить и всем понравиться, а то вдруг на него рассердятся и опять отправят в приют, чего его доброе сердечко не выдержит (само собой, я никогда не наказываю своих собак, но очевидно, что с бедолагой Барри прошлые хозяева очень жестоко обходились, а я знаю, что люди могут быть жестокими, и уж собаки намного лучше некоторых двуногих). Джаджи тоже своего рода собака-спасатель, просто он не настолько чувствительный, как Барри.

Мы много потакали капризам Джаджи в самом начале, когда он только у нас появился, по нему тоже было видно, что с рождения судьба к нему была не особо благосклонна – за два своих первых года жизни он сменил четырех хозяев, пока в конце концов не оказался у нас. Со временем стало понятно: менял он хозяев не потому, что люди попадались ему скверные – это у него самого был скверный характер. И тем не менее он мой песик и я люблю его всей душой. Но малыш Эдвард не намеревался выслушивать мои душевные излияния про чудесных собачек, он хотел бегать и орать.

– Сними! Пути меня! Пути! Атпути! – вопил он.

Ханна все еще пыталась высвободить его из курточки, а он уже вырвался из рук и бросился к лестнице, забрался по барьеру лихо, как человек-паук, перелез на ступеньки и поскакал наверх, пока мы в замешательстве пытались открыть дверцу, потому как перелезть через нее взрослому было затруднительно.

Я-то рассчитывала, что мне удастся удерживать Эдварда на первом этаже, а потому на втором этаже все двери были открыты, и все комнаты наверху теперь были предоставлены на растерзание разрушительному урагану Эдвард, пока мы с Ханной пытались совладать с заграждением внизу (иронично, что такие приспособления не являются препятствием для детей, а вот для взрослых они просто непреодолимы). В какую комнату направился Эдвард в первую очередь? Ясно-понятно, что в комнату Джейн.

– Я лисую! – объявил он нам с радостью, размазывая по ковролину блеск для губ из последней коллекции Urban Decay. – Я холошо лисую? Мама, смотли! НЕЕЕЕЕЕТ! Я лисую! Хочуууу лисовать! – визжал он, пока Ханна отнимала у него тюбики с жидким блеском и пыталась убрать с ковролина следы помады. Она уже начала скулить от страха, представляя, как Джейн отреагирует на испорченный блеск для губ и как я отреагирую на испорченный ковролин, хотя его уже было не спасти, учитывая, сколько крема для автозагара и тонального крема на него было пролито самой Джейн.

– Прости, пожалуйста! – подвывала Ханна. – Он такой шустрый. Не успеваю я за ним, он все делает на бешеной скорости. Я для Джейн новые куплю.

– Да ну что ты, все нормально! – заверила я в очередной раз, и таких разов, видимо, будет несметное количество за то время, пока они у меня в гостях.

Вдвоем мы стащили вниз упирающегося и сопротивляющегося Эдварда, загнали его в гостиную.

– Здесь ему будет безопасно, – заверила я Ханну, – здесь же совсем нечего ломать. Да и пораниться здесь не обо что, – добавила я, оглядев свою гостиную. – Все розетки я закрыла мебелью, переставила все так, чтобы он не смог до них дотянуться, а то заглушки я давно убрала, мои-то дети уже перестали втыкать туда вилки, все хрупкие предметы переставила наверх, ему до них не дотянуться.

– Спасибо, Эллен, – со вздохом произнесла Ханна. – Как считаешь, я могу его отпускать?

– Ну да, конечно, все будет хорошо! – уверенно согласилась я.

– Все хорошо! – улыбалась я натужно спустя несколько минут после того, как Эдвард разодрал в клочья мою любимую книжку «Наездники», но ведь это были уже вторые «Наездники», первых «Наездников» постигла такая же участь, когда Питер был того же возраста, что и Эдвард сейчас.

– Все хорошо! – выдавила я из себя, когда Эдвард разобрал свою неразбираемую бутылочку с соком и пролил ее содержимое на ковер, а ведь вместо сока в ней могла быть простая вода, только вот Ханна поддалась на шантаж сына и заменила воду на сок в обмен на обещание Эдварда, что он будет тихо сидеть и смотреть в ее телефоне «Щенячий патруль».

– Все хорошо! – повторяла я уже без всякой уверенности, когда Эдвард хватал липкими ручонками и возюкал свою измазанную шоколадом мордашку по подушкам Laura Ashley и орал при этом, чтобы ему отдали его шоколадку: «АД-Д-ДА-А-АЙ ШИКАЛАТКУ!»

– Но ведь это ненормально, да? – скулила Ханна. – Ты только посмотри на свой дом! Мы здесь не больше часа, а он уже похозяйничал в комнате Джейн, изгадил твою гостиную и еще… БОЖЕМОЙ, ЭДВАРД! Отпусти собаку! НЕ ТРОГАЙ СОБАКУ! Нет, нельзя залезать на собаку, это не лошадка! НЕЛЬЗЯ ТАК ДЕЛАТЬ! ФУ-ФУ! НЕЛЬЗЯ!

К счастью для Эдварда, объектом его мучений был Барри, а не Джаджи, который благоразумно удалился с поля боя в мою спальню. Джаджи считает, что дети – это не так уж и плохо, просто сразу ему целого ребенка не съесть, а Барри считает их ценными раздатчиками вкусняшек и потому неотступно за ними следует, подхватывая на лету и с полу все те крошки, что с детей сыпятся, – он даже попытался слизать шоколадные следы на подушках, в то время как Эдвард старался его оседлать. Барри и не сопротивлялся, ведь ему это казалось малой ценой за вкусняшку в виде шоколадной размазни на подушке. На его месте Джаджи уже откусил бы ту руку, что тянула его за загривок, и на мой взгляд это было бы неплохим уроком маленькому деспоту, сеящему вокруг себя хаос!

– Все хорошо! – уже открыто врала я. – Барри любит детишек, да и ковер почистим, а уж подушки так и вовсе легко стираются. Я на них все время красное вино проливаю. «Наездников» новых купим, а Джейн я ничего не скажу про косметику. Вообще даже и заикаться не буду, а если она спросит, скажу, что она сама свои губнушки на какой-нибудь вечеринке потеряла. Видишь, все будет хорошо!

– Нет, – зашмыгала вдруг носом Ханна, а потом и вовсе расплакалась. – Не будет хорошо. Не будет. Так будет постоянно. Он неисправим. С момента, как он открывает утром глаза, и до момента, когда их закрывает ночью, он все вокруг себя ломает. Он даже днем уже не спит. Раньше он хотя бы днем засыпал ненадолго и я тогда пыталась хоть как-то привести все в порядок или же просто хоть полчаса отдыхала от этого ада. Но этот маленький ублюдок перестал спать днем, он меня и этого перерыва лишил!

– Ублюдок! – старательно повторил Эдвард. – Ублюдок-ублюдок-ублюдок-ублюдок. Мама ублюдок. Бабачка ублюдок. Эллен ублюдок. Ублюууудок. Папа ублюдок!

– Господи, Эдвард, нельзя говорить «ублюдок», это плохое слово! – просила Ханна сквозь слезы. – Пожалуйста, сыночек, не говори так больше, особенно про папу!

– Ублюдок! – радостно повторил Эдвард.

– Черт! – вырвалось у раздосадованной Ханны.

– Чолт, ублюдок! – выдал Эдвард.

– Ох, Ханна! – промолвила я, передавая ей коробку с салфетками, а Эдварду шоколадное печенье, все равно уже подушки не спасти, а Барри от шоколада не помрет, ведь сожрал же он в прошлом году пасхальные шоколадные яйца и ничего, так что от шоколадного печенья хуже ему не будет. – Почему же ты не говорила, что тебе так тяжело с малышом?